тоску, что хотелось попросту выть, не дожидаясь полных лун и не опасаясь реакции окружающих. Но, несмотря на плохое самочувствие, девушка не жаловалась и старалась не показывать излишне своего состояния, прекрасно понимая, что она такая не одна, что все также устали, разбиты и больны, за исключением двух человек.
Капризы погоды никак не отразились на Дамире. Днем он кутался в роскошный, подбитый мехом халат, поднимая ворот до самых ушей и натягивая по самые брови смешную, но теплую шапку, похожую на треугольник. А по ночам укрывался от холода в шатре, расстилая на влажной земле непромокаемую ткань, а сверху толстые ковры и звериные шкуры.
Ледана прилежно несла бессменную вахту у входа до рассвета, перемежая бодрствование с короткими погружениями в чуткий сон, отвечая на все приглашения Дамира «поспать в тепле» неизменным отказом. Во-первых, не хотелось выделяться и пользоваться особыми привилегиями лишь потому, что она женщина. После ее помощи на переправе окружающие и так прониклись к ней теплыми чувствами и еще большим уважением и норовили кто кружку подать, кто одеяло предложить. Подобное внимание было, безусловно, очень приятно, но смущало Ролану своей непривычностью. Во-вторых, не хотелось оставаться наедине с подопечным и выслушивать очередные признания в его влечении. Еще полезет, чего доброго, с поцелуями, придется тогда и с ним выяснять отношения. Последствия этих выяснений могут оказаться не самыми приятными для обоих.
Общение с Илмаром тоже сошло на нет. Мрачный вид охотника не располагал даже к мысли о том, чтобы с ним заговорить. А его отменное здоровье, при котором нынешние погодные капризы были ему нипочем, вызывало у девушки откровенную зависть. С наступлением холодов охотник всего лишь достал из мешка и надел короткую меховую куртку. Больше никаких изменений в его одежде не произошло. Над халатом и шапкой Дамира он откровенно посмеивался. Молча, разумеется, но его невысокое мнение о приспособленности последнего к погодным условиям легко читалось во взгляде.
На Ролану же Илмар и вовсе не обращал внимания, словно ее не существовало. Был ли виной тому неудачный поцелуй наедине или охотник попросту презирал ее за то, что она не вовремя разболелась, что явно не пристало настоящему воину, девушка не понимала. Но лезть с расспросами и выяснениями отношений не собиралась. Лишь терпеливо пила все отвары и порошки, которыми, наравне с остальными, пичкал ее лекарь. И подчеркнуто равнодушно смотрела днем мимо охотника, словно он был для нее пустым местом.
Но по ночам, когда караван засыпал под бдительным оком караульных, она сидела у шатра, издалека подолгу смотрела на него, спавшего, как и все, на одеяле, расстеленном на сырой земле у костра, и чувствовала в сердце самую настоящую обиду. Ведь она не сделала ничего такого, чтобы заслужить подобное пренебрежение к себе. А в том, что она его ударила, он виноват исключительно сам. Точнее, его несносный язык, произносивший гадости. Не будь всех этих слов, поцелуй, скорее всего, имел бы совершенно другое продолжение Если бы действительно шел от души, а не служил простым доказательством ее доступности, как пытался показать охотник. Но даже несмотря на это, следует признать, что поцелуй ей понравился и сумел разбудить в душе необъяснимый огонь, который горит вот уже несколько дней и никак не гаснет, несмотря на вспыхнувшую между ними неприязнь. Даже признания Дамира о том, что он готов дать ей все, что она ищет: и силу, и дом и даже собственную жизнь, которая ей в общем-то ни к чему, не смогли загасить этот огонь. А ведь охотник не обещал ничего подобного, просто поцеловал, наговорив перед этим гадостей. Похоже, ее предало собственное сердце… После того как она приходила к такому умозаключению, злость на Илмара зашкаливала за отметку «ненавижу», и мысли переключались на Дамира.
По ее мнению, караванщик был странным и слабым. Именно так. Странным было все: и его поведение, и эти повозки, главную ценность в которых представляла пустая клетка, и выбранное направление дороги. Неужели он хочет перебраться через Лютый перевал, чтобы набрать рабов в соседнем государстве? А может быть, он один из поставщиков «живого товара» в тот же монастырь? Но если это так, то он должен отлично понимать, кто она такая, тем более что после последнего купания в бурной реке ее волосы отчетливо потемнели, теряя светлую окраску. Цвет кожи, как ни странно, остался. Разумеется, факт смены цвета волос не слишком бросается в глаза, потому что благодаря осенней погоде она постоянно кутается в плащ и не снимает капюшон. Но умения, которые она проявляла в сражениях, способны выдать ее и без всякой маскировки. Тем не менее в глазах Дамира она ни разу не увидела страха. Только искреннее восхищение и однажды ярость, когда она ушла ночью вместе с Илмаром любоваться водопадом.
А еще Дамир действительно слаб. Не только потому, что вынужден прятаться за чужие спины, но и потому, что принимает неверные решения, идя на поводу у своих желаний и подставляя под удар чужие жизни. Так поступают только слабые люди — пользуются силой других для достижения собственных целей. Разумеется, все это не вызывает у нее уважения. И отношение к Дамиру складывается неоднозначное и противоречивое. И еще это его признание… Как нужно расценивать это его влечение?
Когда после боев гости набрасывались на смотрительниц и послушниц, запираясь с ними в кельях, ими тоже двигало влечение. Но не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из смотрительниц, и тем более ледан, покинул стены монастыря для того, чтобы войти женой в чей-либо дом. Влечение, которое двигало гостями, называлось просто похотью. А после того как эта похоть была удовлетворена, гости исчезали до следующих боев, а послушниц заставляли пить какую-то гадость, чтобы от подобных развлечений не появлялись дети.
В словах Дамира не было и намека на подобную мерзость, и он сам, без какого-либо намека с ее стороны, предложил ей свой дом, сказал, что хочет назвать женой, чтобы у них были общие дети. Дети… Разве могла она подумать о том, что когда-нибудь сможет услышать подобные речи в свой адрес? Она у которой впереди было единственное будущее — закончить свои дни на окровавленном песке арены, под вопли взбесившейся толпы и перезвон летящих в лицо золотых монет. Она, которая считала мужчин самцами, которыми движут исключительно звериные инстинкты. От слов Дамира веяло теплом и уютом, он не был похож на самца и, сам того не подозревая, озвучил ее самые сокровенные мечты. Она была ему искренне благодарна за то, что он первый, если не сказать единственный, увидел в ней достойную спутницу жизни, хранительницу очага и верную подругу, которая может стать женой и матерью. Но, было бы намного приятней, если бы эти же самые слова произнес другой.
Тогда ее сердце пело бы от радости громче всех певчих птиц, несмотря на дождь и холод, и не потребовалось бы ни секунды времени для размышления над ответом. Но тот, кто желанен, молчит и, более того, совсем не смотрит в ее сторону, словно забыл о ее существовании. А значит, придется довольствоваться тем, что есть. В конце концов, она действительно хочет свой дом. И сделает все от нее зависящее, чтобы его получить. Тем более что отпущенные Дамиром две седьмины на размышление почти подошли к концу.
К полудню очередного дождливо-тусклого дня впереди появились неясные очертания, почти неразличимые в густом тумане. Больше всего очертания напоминали серую стену, которая тянулась вдоль всего горизонта с двух сторон, обрываясь посередине на довольно приличное расстояние.
Воины, успешно поборовшие простуду при помощи лекарских снадобий, принялись перешептываться, у Дамира азартно заблестели глаза, он усиленно задвигал бровями и периодически кивал в такт собственным мыслям. Ролана настороженно нахмурилась, не сразу осознав причину возникшего оживления. И лишь охотник сохранил полную невозмутимость, глядя по сторонам равнодушным взглядом и держась позади повозок.
Понимая, что в данный момент ее подопечный меньше всего обеспокоен собственной безопасностью, девушка спокойно придержала лошадь и дождалась, когда с нею поравняется Илмар. В данный момент ей было глубоко безразлично его невнимание, все мысли занимали вопросы, на которые не терпелось получить ответы.
— Что за стена впереди? — полюбопытствовала она, пустив лошадь неторопливым шагом, в такт лошади, идущей под охотником.
Тот скосил на нее насмешливый взгляд и усмехнулся:
— Дорогая, нельзя настолько не знать географию собственного государства!
— В отличие от тебя меня обучали другим наукам, — нахмурилась девушка. — А вот ты, несмотря на все свое обучение, так и не научился самому главному — вежливости.
— Откуда ты знаешь, чему обучали меня? — Взгляд из насмешливого стал высокомерным. — Не торопись с суждениями, если не знаешь наверняка, о чем говоришь. К тому же насчет вежливости: тебе должно быть хорошо известно, что некоторые ее попросту не заслуживают.
— Хам! — ничуть не смутившись, отрезала Ролана, но любопытства не умерила. — Так все же, что это за стена?
— Обыкновенные горы, — пожал плечами охотник и, тронув лошадь, проехал вперед, давая понять, что разговор окончен.
Ролана, наоборот, натянула поводья. То, что для охотника являлось обыкновенными горами, для нее было самой настоящей диковиной. До побега ее кругозор ограничивался исключительно территорией монастыря, а когда она оказалась на свободе, никаких гор поблизости не было. Это тебе не деревья и прочая растительность встречающаяся на каждом шагу. Это
