— Разве это пароход?… — пробормотал Шура. вглядываясь в металлического монстра. — Действительно, Вацман, пароход. Речной пароход. Как же он тут оказался?
— Обыкновенно как, по воде приплыл, — объяснил пастух, сворачивая из газетного обрывка козью ножку. — В прошлом году ранней весной по Дону, он в семидесяти километрах отсюда, перегоняли из ремонта пароход. Вода еще очень высокая была, ну и матросы, значит, ошиблись — на одном из поворотов они вместо того, чтобы плыть дальше по Дону, свернули, значит, на речку Тихая Сосна, она в Дон впадает. Тогда Тихая Сосна сиильно разлилась! Ну, шли, шли они по Сосне, думая, что идут по Дону, и ночью огни Хлебалово за огни бакенов приняли. И со всего хода сюда по залитым водой лугам да полям, пока, значит, в рощице этой не застряли. Покуда очухались, покуда то да се — вода и ушла. Так этот пароход здесь и остался, вытащить его отсюдова нету никакой возможности…
— Ну и ну, — только и произнес сокрушенно Холмов. Они с Димой обошли вокруг начинающего ржаветь судна, которое стояло почти ровно благодаря застрявшему глубоко в земле килю. Было заметно даже невооруженным глазом, что все, что только можно было унести с парохода, вплоть до стекол иллюминаторов и якорей было унесено, очевидно местными аборигенами.
Наконец коровы расположились на обширном лугу и принялись жадно щипать траву. Филимоныч, Вовчик и наши друзья улеглись рядом на пригорке, откуда было хорошо видно все стадо.
— Я, пожалуй, маленько всхрапну, а ты уж сделай милость, понаблюдай за скотиной, — объявил Холмов, подкладывая себе под голову сложенные вместе ладошки. — Ежели увидишь чего-нибудь странное либо подозрительное — буди меня немедленно.
Но ничего странного и подозрительного в этот день не произошло. Коровы мирно паслись себе на лужайке, припекало ласковое весеннее солнышко, в небе медленно проплывали причудливые облака — все было тихо и спокойно. Никто — ни зверь, ни птица, ни человек не потревожил стадо и наблюдающих за ним людей. Лишь в конце дня на вершине пригорка показался Антон Антонович Еропкин. Он возвращался с рыбалки и специально сделал крюк, чтобы пообщаться с Вовчиком. П6здоровавшись, отставной майор плюхнулся на землю рядом с подпаском и тут же завел свою обычную песню про американских империалистов, агрессивность блока НАТО, захватническую колониальную политику Соединенных Штатов и тому подобное. (Он стал было также рассказывать и про происки сионистов и жидомассонов, но заметив, что Дима начал хмуриться, поспешил вернуться обратно к империалистам США). Вовчик как всегда слушал внимательно, не перебивал и лишь изредка вскакивал и убегал, чтобы вернуть назад отошедших далеко от «коллектива» корову или бычка.
Затем отставной майор и подпасок начали шутя бороться. Антон Антонович, который неплохо владел приемами самбо (все-таки он служил в супервойсках — морской пехоте!) несколько раз играючи повалил Вовчика на землю. Это, видимо, несколько разозлило подпаска, так как он неожиданно схватил Еропкина за шиворот, словно кота за загривок и, приподняв над землей, швырнул в сторону. Бросок был столь мощным, что замполит приземлился метров за шесть, перелетев через громко храпевшего Филимоныча (тот уже второй час крепко спал, утомленный плотным обедом с чекушкой самогона, которую пастух выжрал один, втихаря, ни с кем не поделившись).
— Ну, ты что, Вовчик! — обиженно произнес Антон Антонович, поднимаясь с земли. — Это же не по правилам. Забыл чему я тебя учил, что ли?
— Я не хотел, это случайно…. - смущенно пробормотал подпасок и покраснел. — Извините, дядя Антон. Наконец, когда солнце уже висело над линией горизонта, Филимоныч и Вовчик сбили стадо «до кучи» и погнали его в село, на вечернюю дойку. С ними, естественно, вернулись в Хлебалово и Дима с Шурой. Так безрезультатно (в смысле расследования дела о погибших коровах) прошел этот день.
Точно так же прошел и день следующий, и еще один, и еще… Каждое утро Дима и Шура поднимались ни свет ни заря и исправно, как на работу, шли на пастбище, караулить стадо. Но ничего из ряда вон выходящего (за исключением случая, когда молодой бык, неудачно прыгнув через заборчик, в попытке добраться до единственной в селе частной коровы повредил себе мошонку) с колхозной скотиной не происходило. Председатель колхоза, поначалу ежедневно допытывавшийся у Шуры о ходе расследования, стал делать это все реже и реже, затем вовсе перестал, лишь хмурился и смотрел исподлобья при встрече. «Еще недельку голову поморочим и пора рвать когти, — думал Шура, у которого каждая встреча с председателем оставляла в душе неприятный осадок. — Больше неудобно водить человека за нос. Ведь это дело с коровами стопроцентно гиблое, это и козлу понятно. По-моему, здесь вообще не следователь ружей, а опытный ветеринар, скорее всего эти животные дохли от какой-то малоизвестной болезни, возможно инфекционной»…
… Очередное дежурство на пастбище проходило как обычно. Развалившись на пригорке и подперев под головы согнутые в локтях руки Дима и Шура неторопливо беседовали. Темой разговора была теория Дарвина о происхождении человека. Холмов, в частности, доказывал Вацману что эта теория есть не что иное как чушь собачья.
— Ежели человек, как утверждает этот Дарвин, произошел от обезьяны, — кипятился Шура, размахивая руками. — то, значит и чукчи, якуты, эскимосы и прочие северные жители тоже произошли от обезьян. А как, скажи на милость, могло такое произойти, ежели обезьяны на холоде не живут? Откуда тогда чукчи взялись? Произошли в Африке, а на Чукотку потом переехали на байдарках? Бред сивой кобылы…
— Чукчи от моржей произошли! — смеялся Дима, наблюдая искоса, как Вовчик, щелкая бичом, носится за несколькими коровами, которые норовили улизнуть с пастбища, чтобы на соседнем поле полакомиться зелеными всходами озимой пшеницы. Шура безнадежно махнул рукой и, умолкнув уставился в небо, щуря глаза от стоявшего высоко в зените солнца. Дима тоже задумался, грызя травинку и отрешенно глядя на ползущего по лопуху муравья. Вскоре вернулся Вовчик и молча плюхнулся рядом. Друзья поморщились и, не сговариваясь дружно передвинулись от него метра на два — уж больно сильный запах пота исходил от подпаска. Так прошло пять минут, может десять… Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь стрекотанием кузнечиков да редким мычанием коров. Повернувшись на другой бок и приподнявшись, чтобы пошевелить затекшей рукой, Дима рассеянно глянул на рассыпавшихся по зеленому лугу колхозных животных и вдруг оторопело замер.
— Шурик, гляди… — прохрипел он, вытаращив глаза. — Гляди…
— Что такое? — лениво спросил Холмов, поднимая голову. — В чем дело?
— Гляди, там… — не в силах справиться с волнением хрипел Дима, показывая вдаль пальцем. — Корова…
Шура проследил за направлением его руки и моментально вскочил на ноги, вскрикнув от удивления.
— Не может быть!
На траве, метрах в пятидесяти от них, опрокинувшись на бок, неподвижно лежала корова. Ноги ее были неестественно поджаты к туловищу, а голова запрокинута. Спотыкаясь на кочках, Холмов бросился к ней, Дима, чуть помедлив, побежал следом, перепрыгнув через спящего Филимоныча.
Особых ветеринарных познаний не требовалось, чтобы установить, что бедное животное отбросило копыта. Причем, судя по мелко подрагивающим передним ногам и еще ясным, незамутненным глазам коровы, это случилось буквально несколько минут назад. Едва осознав этот факт, Шура диким взглядом огляделся вокруг, затем бросился к росшей на краю луга высокой сосне и принялся резво карабкаться на нее, царапая ладони о шершавый ствол дерева. Взобравшись на самую вершину, он стал внимательно обозревать окрестности, приставив ладошку ко лбу козырьком. Но на сотни метров вокруг не было ни единой живой души, ни животных ни людей. Лишь коровы продолжали спокойно пастись на лужайке, не обращая ни малейшего внимания на свою околевшую только что подругу…
Съехав по стволу сосны на землю, Холмов снова подошел к распластавшейся на траве корове и, нахмурившись, уставился на нее.
— Она сдохла от физического воздействия, болезнь тут ни при чем, это однозначно! — уверенно заявил Дима, склонившись над покойницей. — Гляди, у рта запеклась кровь — верный признак кровоизлияния от сильного удара…
— Это я и без тебя вижу… — проворчал Шура. доставая из заднего кармана брюк лупу. Отогнав в сторону растерянно суетившегося вокруг коровьей туши с бестолковым выражением лица Вовчика, Холмов принялся ползать по земле, по расширяющемуся кругу, изучая следы. Тщательно осмотрев пространство в
