законодательства и утверждения бюджета'.
Созданию такого представительства должны были предшествовать предварительные шаги, которые в программе изображались в следующем порядке: 1) односторонний акт верховной власти, утверждающий 'высочайшей волей' все упомянутые предпосылки политической свободы' отмена административных распоряжений (В тексте напечатанной в № 1-м 'Освобождения' программы этот пункт формулирован так: 'отмена действующих временных административных распоряжений'. Дальше поясняется, что имеются в виду 'всякого рода временные правила и циркуляры, отменяющие закон путем его разъяснений и распространительных толкований, или просто путем приостановки его действия'. (Прим. ред.).) и восстановление границ закона и широкая амнистия. Всё это должно было быть объявлено в форме высочайшего манифеста. 2) Создание 'учредительного органа', составленного из представителей земского самоуправления и дополненного элементами, недостаточно в нем представленными (формула Шаховского). На его обязанности должно лежать составление избирательного закона. Задача этого 'учредительного' органа, при неизбежном несовершенстве его состава, должна быть 'непродолжительной и временной'. Иначе - неизбежно правительственное давление и неопределенность настроений 'непривычных к политической жизни общественных слоев'.
Один взгляд на эту программу показывает, что многое из нее было принято в ходе событий, а то, что остальное не было принято, имело плохие последствия для России. Но... 'чаяния общественного мнения' шли много дальше, а намерения правительства далеко не доходили и до этой программы. 'Реальные условия момента' были таковы, что программа сохранила 'принципиальность', но 'исполнима' она отнюдь не была.
Однако же, это последнее обстоятельство не было ясно с самого начала политической борьбы, температура и темп которой продолжали постоянно расти. Мое дальнейшее сотрудничество в 'Освобождении' было направлено на две стороны и имело целью; 1) чтобы ничто из нашей программы не было уступлено правительству и 2) чтобы программа зато не расширялась влево. Первую цель осуществить было нетрудно, вторую - невозможно. И я сам должен был с этой невозможностью считаться, делая уступки левым, которые уже успели создать раскол и среди самих земцев, часть которых шла дальше и превратилась в 'освобожденцев'.
Процесс этого превращения совершился в 1903 г., уже во время моего пребывания в Америке. По замечанию Струве, 'пароксизм революционной горячки в этом году стал хроническим для России'. Под этим настроением состоялся заграницей - и первый акт организации Союза Освобождения, еще отличавшего себя сознательно от 'партии'. Действительно, в образовавшемся Союзе участвовали и 'правые' и 'левые'. Десять земцев (более левых) и десять левых интеллигентов под видом туристской поездки по Швейцарии, переезжая из города в город, в окрестностях Констанца и на Боденском озере основали в июле 1903 г. этот Союз. После их возвращения в Харькове был принят план распространения на всю Россию провинциальных отделов Союза, а 3-5 января 1904 г., пользуясь прикрытием Съезда по техническому образованию, Союз собрал свой учредительный съезд, в котором участвовали уже представители от двадцати городов. Учредительный съезд развернул недоговоренные части первоначальной программы. Закон о выборах принял определенную форму всеобщей подачи голосов на основании всеобщего, равного, тайного и прямого голосования. Подчеркнуто было принципиально-положительное отношение к социальной политике. Признано право самоопределения за народностями российского государства. Для Финляндии выставлено требование о возвращении ее государственно-правового положения, нарушенного правительственными преследованиями. Выбран, наконец, всеобщим голосованием тайный Совет Союза, и тем самым Союз получил существование, независимое от своего заграничного органа. Всё это происходило во время моего отсутствия.
'Освобождение' должно было считаться с этими внутренними настроениями и событиями. Прежде всего, в №№ - 7, 12 и 22-м открылась полемика между (относительно) 'правыми' и 'левыми' земцами. 'Левый', подписавшийся 'Земским гласным Т.', требовал 'покончить с робкими полумерами легальной оппозиции' и 'не стесняться рамками действующего закона даже и в границах земских собраний'. Его оппонент, Петрово-Соловово, отвечал ему, что 'активная борьба земских собраний с самодержавием невозможна'; достаточны 'посевы' для будущего. Я тогда - из-за границы - вмешался в спор
(№ 17) и доказывал, что фронт 'Освобождения' слишком широк, что надо исключить из него 'идеалистов самодержавия' и 'неисправимых славянофилов' и что только тогда можно 'создать хотя бы крепкие кадры партии из убежденных конституционалистов'.
Струве совершенно правильно ответил, что в таком случае прежде всего надо расширить программу, сделавши 'ясное заявление в пользу всеобщей подачи голосов' и введя в программу 'выяснение отношения к социальным вопросам - аграрному и рабочему'. Я признал, со своей стороны, что, по крайней мере, второй пункт имелся в виду при самом составлении первоначальной программы. Нельзя было отрицать и 'всеобщего права', - хотя болгарский опыт уже научил меня понимать, что правильное его применение возможно лишь по мере политического развития масс.
Начало японской войны вызвало в среде читателей и сотрудников 'Освобождения' новый толчок к разъединению. Этот толчок был создан националистическими настроениями, распространившимися в обществе; к ним отчасти присоединился и Струве. В № 50-м (8 июля) появилась статья некоего 'либерала', доказывавшего, что ввиду войны оппозиционная борьба должна быть приостановлена; 'конституционная партия должна принять пассивное положение' и 'перенести центр тяжести на вопросы японской войны', чтобы создать 'государственное Общественное мнение'. Автор утверждал, что, всё равно, 'правительственная машина современного государства неизмеримо сильнее... террора, восстаний и бунтов'.
В № 52 (1 августа) я резко возражал против предложенного перехода к 'пассивности' и против выделения какого-то привилегированного 'государственного общественного мнения'. Я решительно отказывался 'волочиться за событиями, предоставляя им спутывать все наши расчеты', предсказывал, что 'падение Плеве есть только вопрос времени', что за ним выдвинется Витте, и ставил тревожный вопрос, 'с какой программой явится перед Россией тот или другой заместитель Плеве'. Со своей стороны, я подчеркивал необходимые условия такой программы, которая единственно могла бы удовлетворить настоящее общественное мнение:
1) народное представительство, не ограниченное 'совещательной ролью при предварительной подготовке законопроектов', а 'облеченное законодательной властью с правом рассмотрения бюджета' и 2) созданное 'путем прямых выборов самим населением', а не в виде 'представительства от учреждений'.
Перед самым выходом в свет этого номера 'Освобождения' Плеве был убит. Растерявшаяся власть, после некоторого колебания, решила пойти на уступки. Но я считал шансы возможного тогда компромисса слишком слабыми и заранее обреченными на неудачу. И в ответ на назначение преемником Плеве 'либерального', кн. Святополк-Мирского я опять предупреждал наших единомышленников в 'Освобождении'
(№ 57) против излишнего доверия по отношению к 'новому курсу'. 'Наш неисправимый оптимизм, - писал я, - опять поднимет голову. Опять будут раздаваться голоса об осторожности и постепенности, о том, чтобы не испортить настроения в правительственных сферах, не пропустить момента и т. д.' Я напоминал, что 'между самодержавием и последовательным конституционализмом нет промежуточной позиции'. 'Мы не можем уже давать в кредит, - предупреждал я, - потому что мы сами лишимся кредита, если позволим себе это'. 'Вы (правительство) можете переманить кого-нибудь из нас на вашу сторону, но... он уже перестанет быть нашим - и, стало быть, перестанет быть нужен и нам, и вам...' Словом, я не верил, чтобы Святополк- Мирский мог открыть обществу простор для 'легальной борьбы, защищаемой парламентскими средствами'. И, тем не менее, я все же не покидал совершенно промежуточной позиции, указывая в той же статье на ее возможное содержание. По адресу правительства я говорил: 'надо искать такой укрепленной позиции, которую можно защищать не штыками и виселицей, а силой организованного общественного мнения,... где общественные группы могут найти достаточно места, чтобы стоять рядом, а не друг против друга, где люди могут бороться открыто, не опасаясь насилия над собой - и не вынуждаемые сами к такому же насильственному отпору'. Но была ли такая позиция возможна?
12. МЕЖДУ ЦАРЕМ И РЕВОЛЮЦИЕЙ. ПАРИЖ
