истории Китая, подтверждал достоверность этой информации, полученной мной в школе. Начавшиеся в 1840 году Опиумные войны[4] служат наглядным свидетельством того, как близок был Китай к гибели. Император династии Цин был неумелым политиком, его вынудили подписать договор о «столетней аренде», согласно которому вдоль прибрежной части Китая целый ряд портов открывался для «свободной торговли». Это произошло после того, как солдаты западных держав сожгли Ихэюань, роскошный императорский дворец в Пекине, и командир союзнической армии развлекался с китайской проституткой на постели императрицы.
Японское вторжение в 1937 году – еще один пример некомпетентности правительства. Оно наглядно показало, что в действительности подразумевали иностранные державы, когда говорили о «свободной торговле». Китай не мог ответить на их притязания, иначе это грозило бы ему новой вспышкой насилия. За весь период японской оккупации было убито тридцать миллионов китайцев. В одном только Нанкине японцы зверски уничтожили триста пятьдесят тысяч мужчин и изнасиловали восемьдесят тысяч женщин.
Что могло быть ужасней изображений груд отрубленных голов, которые нам показывали, когда мы были детьми? На самом деле, их можно было и не показывать, так как воспоминания о пережитом ужасе еще не успели стереться из памяти народа. Трудно было найти семью, не пострадавшую во время тех ужасных событий. И тогда именно Мао показал Китаю, как надо противостоять захватчикам, именно Мао спас народ Китая, когда любого запросто могли обезглавить, похоронить заживо, заколоть штыками, расстрелять автоматной очередью, облить керосином и поджечь. Никто в Китае не стал бы этого оспаривать, за исключением разве что моего отца, который порой говорил, что капитуляция Японии в 1945 году связана исключительно с ее поражением во Второй мировой войне. Что, кроме действий Мао, тому, что японцы оставили Китай, способствовали и действия сталинской Красной армии. Иными словами, получалось, что Мао Цзэдун пожинал плоды не только своего, но и чужого труда. К сожалению, взгляды моего отца принесли ему большие неприятности, хотя он не оспаривал тот факт, что для Китая Мао Цзэдун был настоящим героем. Для людей стало естественным следовать заветам Председателя, к этому сводилось все образование, получаемое нами в школе: верить в Мао означало верить в светлое будущее Китая.
Я прекрасно понимала, почему мадам Пей не согласна с дочерью: она подверглась жестокому обращению из-за того, что вышла замуж за иностранца. Но разве можно с легкостью забыть древний императорский дворец, объятый пламенем? Разве можно уйти от воспоминаний о спешном бегстве из собственного дома? Личные переживания вселили в мадам Пей ненависть к Мао. Дикий Имбирь придерживалась прямо противоположного мнения, и она не могла заставить мать понять свои чувства.
Дикий Имбирь хотела стать маоистом, который сможет спасти Китай от всех бед. Настоящим маоистом, не таким, как Острый Перец. Мне казалось, что Острый Перец просто использовала маоизм в собственных целях и совершенно не понимала учения Мао. Дикий Имбирь называла ее «фальшивым маоистом» – и я была с ней полностью согласна, – выкрикивающим заученные лозунги и жестокостью пробивающим себе дорогу, как мнимый буддист, который не только ест мясо, но не остановится и перед убийством. Дикий Имбирь считала, что однажды придет день, когда Острый Перец будет наказана за то, что своим поведением она позорила имя Мао.
Мы сидели в их темной кухне. Я пристроилась на маленькой табуретке возле плиты и смотрела, как Дикий Имбирь наливала в кружку отбеливатель.
– Как выглядел твой отец? – спросила я.
– Я собираюсь сжечь его фотографию. Можешь взглянуть на нее, пока я ее не спалила.
Дикий Имбирь поставила бутылку с отбеливателем и полезла за сервант. Пошарив там, она извлекла маленький ящик грязновато-землистого цвета. Смахнула с него пыль, сняла крышку. В ящике лежали цветные упаковки от мыла, маленькие стеклянные шарики, пустые спичечные коробки, значки с изображением Мао и вставленная в рамочку размером с ладонь фотография молодой пары. Женщина – мадам Пей, хотя ее едва можно было узнать, ее раскосые глаза светились от счастья. Рядом с ней – красивый мужчина, иностранец. У него были светлые вьющиеся волосы, крупный нос и глубоко посаженные глаза.
– Ты поражена? – спросила Дикий Имбирь.
Я кивнула и призналась, что никогда прежде не видела иностранца.
– Ты ведь не считаешь, что я на него похожа, правда?
– Ну, у тебя его нос.
– Почему ты не скажешь, что у меня мамины глаза? Посмотри, миндалевидные и раскосые, восточные на все сто процентов.
– Да, за исключением цвета.
– Ах, если бы можно было поменять цвет глаз, я бы это давно сделала.
– Мне все равно, какого цвета твои глаза. В любом случае я считаю, что они у тебя очень красивые.
– Как бы то ни было, я считаю, что мне повезло.
– Повезло?
– Мои глаза делают меня похожей на китаянку. Представь, если бы было наоборот!
– Если верить Острому Перцу, все, что не китайское, – реакционное.
– Когда-нибудь я уничтожу эту стерву.
– Твоя мама очень красивая.
– Была когда-то.
– На этой фотографии она кажется такой счастливой рядом с твоим отцом.
– Полагаю, она и была счастлива. Плохо только, что она никак не может смириться с его смертью.
– Твоя мама серьезно больна.
– Она умирает. И хочет умереть. Она перестала ходить к врачу. Я ей безразлична. Она говорит, что откажется от меня.
– Она просто рассердилась из-за того, что ты сказала о своем отце. Уверена, что у нее это сорвалось не преднамеренно.
– Клен, ей не следовало рожать меня.
– Как ты можешь так говорить о своей матери?! Дикий Имбирь, это уже слишком!
Она вздохнула, повертев в руках рамку:
– Недавно красные охранники пришли в очередной раз обобрать нас. Они побили Дружка и сломали ему левую лапу.
– Так вот почему он хромает?
– Да. Когда они придут в следующий раз, Дружка повесят, а потом поджарят и сожрут.
– Нет, они этого не сделают.
– Сделают. Я слышала, как они это обсуждали.
Одна мысль об этом заставила меня содрогнуться, я не могла произнести ни слова.
Какое-то время Дикий Имбирь сидела неподвижно, потом она вынула фотографию из рамки и зажгла спичку.
– Что ты делаешь? Ты же не собираешься сжигать снимок?
– Спокойно!
Присев на корточки она подожгла фотографию. У меня перехватило дыхание, но я не смела шевельнуться. Изображение ее отца свернулось, потемнело и постепенно превратилось в пепел. Затем огонь поглотил и ее мать. Уголки губ девочки дрогнули в горькой усмешке.
Пепел осыпался на бетонный пол.
– Тебе не страшно, Дикий Имбирь? – спросила я слабым голосом.
– Я не могу позволить себе бояться. – Она поднялась и направилась к раковине. Достав пакетик лекарственных трав, она принялась перемывать их.
– Чем занималась твоя мама до того, как повстречала господина Пея? – поинтересовалась я, пытаясь хоть как-то прогнать свой страх.
– Пела в Шанхайском народном оперном театре. Она там была примадонной. Мама вела абсолютно нормальную жизнь, пока однажды мой отец не пришел на спектакль. Они влюбились друг в друга, и начались все наши беды.
– Она не вернется на сцену?
