Ленинграда письмо, ему во как нужно иметь марку с ленинградским штемпелем. Шурка рыжий потребовал:
– Ты, Таська, не поленись, зайди в зоосад, передай от меня лично привет Чапу.
– Какому еще Чапу?
– Темная личность!.. Не знаешь, что там в зоосаде жирафенок родился, его Чапом назвали. Ему уже три месяца. Он большой и самостоятельный. Жирафы не то что люди – быстро растут. Интересно, он, наверное, по Африке скучать не будет... Что ему Африка? Его родителям – другое дело.
И вот Тася едет в Ленинград. Мчится «Икарус», выбрасывая из-под тяжелых колес фонтаны воды. Промелькнул мимо аэропорт. Проснулись папа и мама. Папа снял с проволочной сетки чемодан, мама взяла сумку с продуктами.
– Выбросите нас у парка Победы, – попросил папа водителя.
Тормозит автобус. Мама, папа и Тася выходят на широкую, просторную улицу. Идет дождь со снегом. Ветер рвет флаги с домов.
– Ну и погодка, чисто ленинградская, – бормочет папа. – Должно быть, Ладога тронулась.
А Тасе весело, она не замечает ни дождя, ни снега: Тася в Ленинграде.
Папа достает из кармана записную книжку и читает:
– Дом номер сто пятьдесят два, корпус первый, третий подъезд, четвертый этаж, квартира тридцать семь.
Тася поднимает голову, смотрит на дом, возле которого они остановились, и видит на металлической дощечке под колпачком цифру «156».
– Два дома осталось, – говорит она.
Долго они шагают вдоль этих двух домов – каждый на целый квартал. Но вот и дом номер сто пятьдесят два, первый корпус, третий подъезд, четвертый этаж, квартира тридцать семь.
– Прибыли, – говорит папа и нажимает кнопку звонка.
За дверью, обитой клеенкой, шум голосов, музыка.
– Веселятся, не слышат, – бурчит папа и звонит настойчивее.
Дверь отворяется. На пороге мальчик. Он выше Таси на полголовы и весь круглый: плечи, голова, рот колечком, а на маленьком носу – стеклянные блюдечки очков.
Мальчик очень серьезно смотрит на незнакомых ему людей.
И вдруг в передней стало так тесно, будто внесли большой шкаф, который заполнил собой все. Это из соседней комнаты появился мужчина, огромный, как сказочный великан, и такой же круглый, как мальчик, и в таких же очках.
– Витяй! – загудел он. – Витяй со всем семейством!.. Что же так поздно? Мы уже заждались.
– Понимаешь, – начал объяснять папа, – расписание...
Но великан, недослушав, схватил его своими огромными ручищами и поднял к потолку, будто маленького.
– Пусти, Игорек, медведь ты этакий! – отбивался папа. – Пусти!
«Вот так Игорек, – подумала Тася, – не меньше самого Васи Алексеева».
А великан уже приближался к ней и смотрел на нее веселыми глазами.
– Так, значит, это потомство Синицких... А вот и мое продолжение рода. Познакомьтесь.
– Славик, – слегка наклонил голову круглый мальчик. – Разрешите ваше пальто, – сказал он Тасе.
Ну и чудак!.. Тася едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Видел бы это рыжий Шурка, обхохотался бы...
– Быстренько, быстренько! – торопил Сотников-старший, помогая раздеться Тасиной маме. – А ну, все вперед!
В комнате, куда они вошли, за большим столом, уставленным разной едой и бутылками, сидело человек десять – все взрослые. Они смеялись, громко говорили, перебивая друг друга, а у окна на голубом экране телевизора что-то шепотом выпевала стриженая, как мальчишка, женщина, но никто ее не слушал.
– Внимание!.. Внимание!.. – загудел Сотников. – Прибыло семейство Синицких в полном составе.
Гости повскакали с мест, начали обнимать Тасину маму, хлопать по плечам папу, а худенькая женщина с большими голубыми глазами, такими же, как у Славика, расплакалась.
– Тонечка!.. Поверить не могу!.. Десять лет прошло, а ты все такая же...
– Как хороши, как свежи были розы! – пропищал петрушечьим голосом маленький человек с толстыми красными губами.
Все захохотали, а Тася не могла понять, что же в этом смешного.
– Дорогие товарищи и друзья!.. Леди и джентльмены! – загудел Сотников-старший. – Продолжим нашу пресс-конференцию, посвященную встрече бывших студентов и студенток непобедимого энского института.
Он высоко поднял бутылку, на этикетке которой был изображен Медный всадник, и начал разливать содержимое бутылки по рюмкам. Тасе и Славику налили в бокалы лимонад. Все чокнулись, а Славик сказал Тасе:
– Ваше здоровье.
«Ну и тип, – подумала Тася, – где он этому научился?»
За столом сидели долго. Поднимали тосты за Мишу Бунчика, который далеко шагнул и уже метит в замминистра, за Любочку Островитянинову, не поладившую с органической химией и ставшую микрофонной певицей. Восхищались каким-то стариком Карпухиным. «Вот дед! Семьдесят, а совсем недавно ездил в Индию на строительство промышленного комплекса». Кто-то вспомнил студенческое общежитие, прослезился и предложил спеть песню о грозной комендантше тете Нюше. Но из песни ничего не вышло. Слова забыли, а мелодию каждый тянул на свой лад. Потом все умолкли, и тогда Сотников приказал толстогубому человеку:
– А ну, Сенечка, подкинь огонька!.. Выдай что-нибудь этакого-такого.
– Бу сделано! – подмигнул Сенечка. – Слушайте совершенно новенький, только что испеченный...
– Дети, это вам будет неинтересно, – сказала Славикова мама, – идите, мы позовем вас к чаю.
– Иди, иди, Тасюша, – поддержал жену дядя Игорь, – взгляни на Славкину каюту.
Непонятно почему он назвал эту комнату каютой. Ничего морского в ней не было. А по стенам везде развешаны картинки с какими-то противными червяками. Тут зеленые, как змеи, черви и красно-бурые, свернувшиеся кольцом и отвратительные головастики. Смотреть на них тошно, а Славик стоит и улыбается.
– Что это? – спросила Тася, невольно отступив от стены.
– Неужели не знаете? – удивился Славик. – Вы в школе этого не проходили?
– «Не проходили»?! – передразнила его Тася. – Станем мы проходить такую гадость! И не называй меня на «вы», я тебе не учительница.
– Можно и на «ты», если вы не возражаете. Этот, – тут Славик ткнул указкой в темно-вишневого червя с двумя белыми пятнами по бокам, – это Норденшельдов червь. Его открыл Норденшельд, известный полярный путешественник. Живет этот червь в Сибири, и на Алтае, и в Маньчжурии. Он небольшой, сантиметров двадцать, а есть черви-гиганты. Вот, например, этот австралиец. В нем два метра. А эта пиявка...
– Вижу. Их маме ставили, когда она болела.
– Нет, то были медицинские пиявки, а эта называется лимнатис.
– Как?
– Лимнатис по-латыни. А по-русски ее называют конской, или египетской, пиявкой. Но, между прочим, она живет не только в Египте, а и в Эфиопии, и у нас в Закавказье. Ее легко отличить от других. Брюхо у нее светлее, чем спина, а сбоку желтые полосы. Она очень опасна и для людей, и для животных.
– Хватит! – брезгливо поморщилась Тася. – И как тебе не противно?
– Я изучаю животный мир. Начну с простейших организмов, а потом...
– Изучаешь!.. Ну и завел бы себе белочку или хомяка. У нас многие ребята держат.
– Это они от нечего делать, для забавы, – совсем по-взрослому сказал Славик.
Тася едва сдержалась, чтобы не стукнуть ученого мальчишку.
– Нет, не для забавы! Они их любят, ухаживают за ними, кормят, и клетки чистят, и лечат их. А ты
