— В этом смысле любовь пропитана ядом, но никто не может обойтись без любви. — Он говорил твердым и абсолютно убежденным тоном. — Это что-то вроде беззаветного служения.
— Боюсь, что я не первая, кто считает жизнь изменчивой, вечно петляющей рекой страданий.
— И при этом ваше сердце отказывается само себя защищать.
— Разве можно защититься от любви?
— Правда в том, что вы не можете прекратить думать о Жун Лу.
— Но ведь есть разные способы любить.
— И он тоже носит вас в своем сердце, моя госпожа.
— Тем хуже для него.
— Но вы хотя бы ищете способы, как себя успокоить?
— Я думаю о том, чтобы стать его свахой.
От удивления евнух едва не скатился с постели:
— Вы сошли с ума, моя госпожа!
— Но другого пути я не вижу.
— А как же ваше сердце, моя госпожа? Вы хотите, чтобы оно кровоточило до смерти? Если бы я смог продать все пролитые вами слезы, то стал бы богаче Цзэнь Гофаня.
— Надо его женить, и мое желание сразу же пропадет. Я себя заставлю. Помогая ему, я помогу самой себе.
Ань Дэхай немного помолчал.
— Вы слишком сильно его желаете, чтобы... — наконец сказал он.
— Я... — Но не нашла слов, чтобы закончить предложение.
— А вы когда-нибудь думали о том, что будет, если он вдруг к вам придет? Например, сегодня, в полночь?
— Что это ты такое говоришь? — спросила я.
— Зная, чего хочет ваше сердце, моя госпожа, зная, что здесь безопасно, потому что мы не в Запретном городе, я могу поддаться искушению... То есть, попросту говоря, пригласить его сюда.
— Нет! Ни за что!
— О, моя госпожа, если бы я мог переупрямить самого себя! Если бы я не любил вас так сильно!..
— Обещай мне, Ань Дэхай! Обещай, что никогда этого не сделаешь!
— Тогда побейте меня! Потому что единственное мое желание — это снова увидеть у вас на лице улыбку. Вы можете считать меня сумасшедшим, но я должен высказаться. Я желаю вам любви так же сильно, как хочу вернуть свое мужское естество. Я просто не могу пропустить такую возможность.
Я встала и начала шагать взад-вперед по палатке. Я понимала, что Ань Дэхай прав, надо что-то предпринимать, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля. Нетрудно было предугадать, к чему приведет меня страсть к Жун Лу. К тому, что придется расстаться с мечтой о будущем Тун Чжи.
Я позвала Ли Ляньина.
— Пригласи каких-нибудь актрис из местного чайного дома, — приказала я.
— Хорошо, госпожа, иду.
— Полночных танцовщиц и певичек, — уточнил Ань Дэхай, чтобы его протеже не ошибся с заданием.
Ли Ляньин встал на колени:
— Я знаю тут одно место, приблизительно в четверти мили отсюда, под названием «Персиковая деревня».
— Иди и немедленно пришли оттуда трех лучших девушек к Жун Лу. Скажи, что это от меня.
— Хорошо, Ваше Величество. — Евнух поднялся с колен.
Я приподняла полог палатки и смотрела, как Ли Ляньин исчезает во мраке ночи. Мне показалось, что на меня навалилась какая-то страшная тяжесть. Мой живот словно наполнился камнями. От той девочки, которая десять лет тому назад пасмурным летним утром вошла в Пекин, не осталось и следа. Она была такая наивная, доверчивая, любопытная! Ее переполняли юные и свежие чувства, и она готова была с радостью шагнуть навстречу жизни. Но годы, проведенные в Запретном городе, заставили ее свить вокруг себя кокон, и этот кокон затвердел. Историки потом будут описывать ее как жестокую и бессердечную правительницу. Они скажут, что ее железная воля позволяла ей преодолевать все препятствия на пути.
Когда я снова повернулась к Ань Дэхаю, он потрясенно смотрел на меня.
— Я такая же, как все, — сказала я. — И на земле нет места, куда бы я могла убежать.
— Вы совершили невозможное, моя госпожа!
Следующий день был безветренным. Сквозь легкие облачка просвечивали лучи солнца. Я сидела в паланкине и чувствовала себя гораздо спокойнее. Мне показалось, что теперь я могу думать о Жун Лу совсем по-другому, что от прежнего напряжения не осталось и следа. Казалось, мое сердце приняло свершившееся и начало постепенно восстанавливаться из руин. Впервые за долгое время я почувствовала что-то вроде надежды. Я стала женщиной, испытавшей худшее, и теперь мне уже нечего бояться.
Но сердце упрямо отказывалось все забыть, это стало ясно, как только за окном послышался топот копыт. Ко мне моментально вернулось прежнее сумасшествие, моя воля снова начала испаряться.
— Доброе утро, Ваше Величество. — Это был его голос. По моему телу прокатилась волна возбуждения и радости. Руки сами собой потянулись к окну, чтобы приподнять занавеску. Прямо передо мной было его лицо. Он был в роскошной парадной униформе и браво сидел на лошади.
— Ваши подарки мне очень понравились, — сказал он. — С вашей стороны это очень чутко. — Но глаза у него не улыбались, а губы разжимались с трудом.
— Я рада, — прошептала я, неимоверным усилием подавляя свои чувства.
— Вы ждете, чтобы я вам сказал, что ценю вашу жертву и исполнен за нее благодарности?
Мне хотелось ответить «нет», но губы меня не слушались.
— Вы жестоки, — сказал он.
Я понимала, что стоит мне расслабиться хоть на самую малость, и самообладание меня окончательно покинет.
— Вам пора возвращаться к своим обязанностям, — сказала я, задергивая занавеску.
Слушая удаляющийся топот копыт, я плакала. В моей голове звучали слова Нюгуру: «Боль имеет большой смысл. Она ведет нас к миру».
На рассвете следующего дня мы были у гробницы императора Сянь Фэна. Чтобы все приготовили, мне пришлось ждать три часа. Мне подали кашу на завтрак. Потом три монаха зажгли ароматические палочки и стали ходить вокруг меня. От сильных ароматов мне было тяжело дышать. Играла музыка, стучали барабаны, но ветер относил звуки в сторону. Вокруг расстилался суровый и величественный ландшафт.
Носильщики с гробом на плечах вошли в гробницу и установили его в каменный саркофаг. Я преклонила колени и начала читать молитвы, чтобы дух Сянь Фэна обрел покой в следующей жизни. Вместе со мной громко молились двести даосских и двести буддийских монахов и еще двести тибетских лам. Их голоса звучали в странной гармонии. Я оставалась коленопреклоненной перед алтарем, пока все присутствующие заходили в гробницу, чтобы сказать императору Сянь Фэну последнее прости. Рядом со мной стоял Ань Дэхай и подсказывал, что мне надлежит делать, шаг за шагом. А мне больше всего хотелось, чтобы он замолчал!
Я должна была зайти после всех и побыть с императором до самого последнего момента, пока гробницу не закроют.
Главный архитектор напомнил чиновникам, что следует точно соблюдать регламент. Расчеты показали, что гробница должна быть запечатана ровно в полдень, когда предметы не отбрасывают тени, «иначе небесная жизненная энергия начнет выливаться».
Ожидая своей очереди, я смотрела, как люди входят и выходят из гробницы. У меня начали затекать ноги. Я страшно соскучилась по Тун Чжи и пыталась вообразить, что он сейчас делает. Потом мыслями перекинулась к Нюгуру: интересно, не изменилось ли ее настроение? В тот день, когда она узнала, что всё ее розы погибли, она была сама не своя: варвары раскопали все клумбы в поисках спрятанных сокровищ. Там же, в саду, она обнаружила кости своего любимого попугая. Он был единственным в своем роде
