Трудно представить себе, что руководитель президентской охраны позвал на разговор премьер- министра, заранее зная, что будет записывать его на диктофон, как трудно представить себе и то, что руководитель президентской охраны
…Вчитываясь внимательно в ход самого разговора, ловим себя на мысли, что есть какая-то вторая тема, которую собеседники не называют вслух. Какая же?
Коржаков активно пытается выдавить Черномырдина из ближайшего окружения Ельцина накануне выборов. Собирает на него компромат.
Точно так же в декабре выдавливает из правительства Анатолия Чубайса, пытается в начале чеченской войны разогнать ближайших кремлевских советников Ельцина, поссорить Ельцина с демократами, с членами правительства, которые ему не подчинялись, были не подконтрольны (Чубайс, Шохин, председатель Центробанка Дубинин) — со всеми, кто так или иначе мог повлиять на Ельцина помимо него.
Это четкая, осмысленная корпоративная стратегия. И в марте 96-го Коржаков еще чувствовал себя достаточно спокойно. Ему казалось, что вся борьба впереди. И его, и Сосковца Ельцин пока оставил в предвыборном штабе.
Для чего я так подробно описываю всю эту закулисную, кулуарную сторону предвыборной борьбы?
Дело в том, что вокруг выборов Ельцина в 96-м году давно сложился устойчивый миф. Миф о том, что выборы были выиграны «не по правилам».
Каждый добавлял в этот миф свое: коммунисты обвиняют президентскую сторону в фальсификациях; Коржаков — команду Чубайса в том, что они превратили Ельцина в «куклу»; американская группа политконсультантов, оставшись в процессе кампании ненужной, невостребованной, выдумала версию о том, что «авторы победы» — именно они (есть даже американский фильм на эту тему); наконец, нынешние противники ельцинской эпохи уверяют, что «демократией тогда и не пахло»: и не будь поддержки олигархов, ему бы ни за что их не выиграть…
Как же было на самом деле?
Решение Ельцина стартовать в предвыборной гонке сразу после трех инфарктов, в разгар непопулярной чеченской войны, после Буденновска и Первомайского, с самым низким среди тогдашних политиков рейтингом — было одним из главных решений в его жизни.
Оно казалось совершенно безумным. Было так же взрывоопасно, как его речь на октябрьском пленуме или выступление на партконференции. Как речь на броне танка в 91-м или разгон Верховного Совета в 93-м. Это было одно из тех его решений, которые заставляли близких испытывать шок, а зрителей — закрывать глаза от ужаса или восторга.
Прыжок в ледяную воду, который всегда придавал ему новые силы.
Все, что было потом — после января 96-го — лишь следствия этого
Стоило Ельцину принять решение и «проснуться», как его рейтинг немедленно пополз вверх. Уже 19 марта, когда президент принял у себя в Кремле ведущих предпринимателей, рейтинг составлял 15 процентов. Не три и не пять, как в январе, а уже пятнадцать.
Вот конкретные данные о росте его популярности в течение первой половины 96-го:
Итак, уже в апреле рейтинг Ельцина — чуть выше, чем у Зюганова. Произошло чудо?
Нет.
Вернее, да, но это было «обыкновенное чудо», которое еще в январе 1996-го предсказали социологи. У Ельцина был свой электорат, пассивный, скрытый в огромном проценте тех, кто не участвовал в голосовании в декабрьских выборах 95-го, кто не определился, не хотел, уклонялся от формулировки своей позиции.
Постепенно эти люди начали осознавать, что именно происходит.
Но чтобы они это поняли, им нужно было помочь.
Предвыборная кампания Ельцина началась с определения его политических союзников. Я уже говорил, как жестко дистанцировались от Б. Н. демократы. Чем же ответил он?
В ответ на публичные заявления Гайдара и на выход его из Президентского совета Ельцин написал ему письмо.
«Егор Тимурович! — говорилось в письме. — Судьба свела нас в один из самых ответственных и
