Но когда огласили итоги победного голосования, Ельцин впервые позволил себе широко улыбнуться.
Пружина, сжатая внутри, наконец отпустила…
12 июня Первый съезд российских депутатов принял Декларацию о государственном суверенитете Российской Федерации — 907 голосов «за», 13 «против», 9 воздержавшихся.
«Создать демократическое правовое государство в составе обновленного Союза», — срывающимся от волнения голосом читал Ельцин слова декларации…
На этом съезде он чувствовал себя значительно легче, чем на союзном. В первые же дни работы было официально зарегистрировано 30 объединений депутатов: по политическому, профессиональному, территориальному признаку… И все эти фракции абсолютно равны по своему статусу, подчеркивал Ельцин. По вечерам после заседаний он проводил со всеми фракциями встречи, представлявшие собой двух- или даже трехчасовые откровенные беседы, и вскоре обнаружил, что после таких встреч многие депутаты начали лучше понимать его. В интервью Ельцин назвал российский парламент подлинно демократическим, несмотря на существование различных точек зрения, — и это совершенно естественно для нашего времени, добавил он.
— После аварии в Барселоне, — вспоминает Наина Иосифовна, — сидеть неподвижно по несколько часов ему было очень трудно. Мучили боли в спине, к этому добавились и последствия автомобильной аварии. Домой он приходил порой совершенно без сил, в мокрой от пота рубашке. Не мог шелохнуться, сидел смертельно бледный.
…Однажды, видя его состояние, я буквально взмолилась: Боря, перестань думать о том, что ты что- то должен! Ты ничего никому не должен, ты обязан подумать о своем здоровье! Ну, хочешь, сказала я, встану перед тобой на колени…
И действительно, я в отчаянии встала перед ним на колени, потому что меня действительно смертельно пугало его состояние. Я просто боялась, что он умрет.
— И тут вхожу я, — продолжает рассказ Татьяна, младшая дочь Ельцина. — Картина передо мной совершенно потрясающая: мама стоит перед папой на коленях! Я испугалась — мама, ты что? Что случилось? Мама совершенно не смутилась и стала говорить, что и я должна просить папу, чтобы он дал себе отдых, что он больше не может жить в таком режиме…
Наконец мы отвели папу в спальню, уложили его, и я шепнула маме, что это вообще-то бесполезно, он по-другому не может.
Летом этого года он совершает трехнедельную поездку по России. Это была совершенно необычная поездка. И дело, конечно, не в гигантской географии его маршрута. Впервые он смотрел на Россию с другой точки зрения.
Владивосток, Сахалин, Новокузнецк, Воркута, Камчатка…
В Воркуте Ельцин спустился в самую старую, аварийную шахту. Надев костюм шахтера и каску, прополз несколько десятков метров по узкому лазу. Это была почти преисподняя…
Он говорил с людьми в самых отдаленных, самых крайних точках страны. Татарские буровики, сахалинские рыбаки, рабочие владивостокских верфей, строители атомной электростанции и моряки атомной подводной лодки, нивхи, коренные жители Сахалина, — вот аудитория, перед которой он выступал эти три недели.
В Башкирии, в городе Стерлитамаке, выступая перед представителями местной власти, он услышал о том, что толпа, собравшаяся у здания, хочет его видеть и слышать. Ельцин покинул зал и забрался на крышу, хотя его уговаривали не делать этого. Стоя на крыше, он произнес речь.
Сюжет показали по Центральному телевидению — коротко, с беглым комментарием, но вид Ельцина, взгромоздившегося на крышу, чтобы его было лучше видно и слышно, произвел неизгладимое впечатление на миллионы телезрителей.
В каждом городе, в маленьких населенных пунктах, в деревнях Ельцин слышал одно и то же: очень плохо с продуктами. Вообще с товарами широкого спроса. Не во что одеть, обуть детей, нечем их накормить. Это был крик о помощи, который невозможно было не услышать.
В то же время, по оценкам экспертов, у населения СССР в 1990 году 165 миллиардов рублей накоплений лежало «в подушках» и 337,7 миллиарда рублей — на счетах в сберегательных кассах. Астрономическая сумма накоплений означала одно: нечего купить.
При этом правительство бешеными темпами печатало новые деньги — 18 миллиардов новых рублей за год. Так называемый «денежный навес» создавал тяжелую угрозу всей финансово-кредитной системе СССР.
Потребительская картинка была примерно такой.
В декабре 1990 года президиум Нижегородского городского совета народных депутатов пишет Горбачеву: «В Нижнем Новгороде до крайности усугубилась обстановка с обеспечением населения продовольствием.
Выделенные фонды не позволяют обеспечить основными продуктами даже приближенно к санитарным нормам такие категории жителей, как дети, беременные и кормящие женщины. В государственной торговле, кроме нормируемых товаров, продовольствие практически отсутствует. При этом образовалась большая задолженность города перед населением по отовариванию выданных талонов на мясо, сахарный песок, животное и растительное масло и проч.».
…Так что же случилось с продуктами, куда они делись в том 1990 году? Почему потребительская корзина вмиг опустела, а очереди стали такими бесконечными?
Первая причина — обесценивание рубля в результате постоянного повышения зарплат и пенсий, которое было вызвано политическими факторами (в частности, давлением депутатского корпуса на союзное правительство). «Пустая» национальная валюта неизбежно вымывает товары с прилавков.
Вторая причина — ослабление связей между Центром и регионами, между центральными министерствами и руководителями предприятий. Возник теневой и так называемый бартерный рынок: отдельные регионы стали задерживать свою продукцию или вывозить ее «по бартеру», то есть в обмен на продукцию других регионов. Руководители заводов фактически воровали товары или покупали их по смехотворно низким государственным ценам у собственных предприятии, а затем продавали на теневом рынке, объемы которого оценивались в четверть национального дохода.
Советская экономика распадается на глазах — такой была оценка ситуации в аналитических статьях крупнейших экономистов того времени.
Ситуация со снабжением в стране медленно, но верно грозила стать катастрофической. Москва тоже не была исключением из правила. Одним из самых известных демократических депутатов в Москве был в то время Илья Заславский, представлявший интересы малоимущих граждан, инвалидов. Так вот, Заславский предложил в своем районе не продавать никакие продовольственные товары и товары широкого спроса жителям других районов Москвы, то есть для покупки товара, по его предложению, необходимо было
