Ворошиловым. «Я видел, — продолжил нарком, — что этот человек — пьянчужка, морально разложившийся до последней степени субъект, но политически он служил верой и правдой. Я был еще тогда таким идиотом, что не сделал из этого других выводов и не подумал, что моральное разложение здесь уже переросло в политическую измену и предательство». Получается, что «политическим изменником и предателем», по мнению Ворошилова, Тухачевский становится с этой самой стратегической игры, сразу же после нее из-за категорического несогласия с высшим руководством Красной Армии в лице Ворошилова и Егорова по определяющим, на его взгляд, фундаментальным вопросам обороны СССР в надвигающейся войне.
Подводя определенные итоги изложенным выше конфликтным спорам по проблеме начального периода войны на Западном театре военных действий, можно обозначить главные «узлы» этих споров.
Тухачевский считал, что у германской стороны должны быть на 30 дивизий больше, чем предполагает советский Генштаб; что германская сторона не нарушит нейтралитет Литвы; что германская сторона может нарушить нейтралитет Литвы уже в ходе войны для удара по наступающему советскому Западному фронту в правый его фланг в направлении на Гродно.
Можно полагать, что упрямая позиция, занятая Уборевичем в споре с Тухачевским, отчасти объясняется и его, может быть, подсознательным стремлением не доводить дело до открытого столкновения с немецкими войсками. Может быть, даже не стремлением, а скрытой надеждой на это. Однако после возвращения из Германии, с маневров, осенью 1936 г. Уборевич отчасти учел критические замечания М. Тухачевского в адрес Генерального штаба и по некоторым аспектам оперативно-стратегического характера, в том числе и по увеличению количества дивизий.
В докладной записке на имя К. Ворошилова 8 ноября 1936 г. И. Уборевич выражал неудовлетворенность действиями Генерального штаба РККА под руководством Егорова по подготовке к войне. Он считал, что резкое изменение ситуации на Западном театре вероятных военных действий требует «больших перемен». Специальное внимание он обратил на слишком медленный процесс моторизации артиллерии, темпы которого отставали от германских. То же самое, по его мнению, относилось и к темпам танкового строительства, и к росту количества дивизий. Теперь Уборевич разделял мнение Тухачевского о первостепенной роли «Западного фронта» и «превентивном» со стороны Красной Армии начале войны. Однако в отличие от Тухачевского он по-прежнему считал возможным добиться успеха, не нарушая нейтралитета прибалтийских стран (т. е. без «варианта Бельгии»), если самим атаковать Польшу в начальный период войны. Уборевич полагал, что для этого необходимы два основных условия: во-первых, победу можно одержать, если разбить армии противников поодиночке; во-вторых, если добиться двукратного или троекратного превосходства СССР в авиации. Этот фактор он считал ключом к победе.
Из контекста его показаний от 1 июня 1937 г. следует, что Тухачевский, как об этом выше уже говорилось, предлагал ввести на территорию Прибалтики части Красной Армии по договоренности с правительствами Эстонии, Латвии и Литвы. В случае же их отказа осуществить это силой, мотивировав «агрессивными намерениями прибалтов». «Так как повторение «Бельгии» признается недопустимым, — объяснял ситуацию Тухачевский, — то от этого плана пришлось отказаться». «Нейтралитет прибалтов сорвал применение наиболее решительного плана, — напоминал Тухачевский, — и отмена последовала не ведомственным военным решением, а решением правительства»,
Исходя из сказанного маршалом, его план первоначально был принят правительством, и Тухачевский предлагал сценарий «военной игры» в соответствии со своим, изложенным выше видением стратегической ситуации, но решением правительства же этот «сценарий» был отменен.
Реализация плана «Бельгия», на котором настаивал Тухачевский, считая его самым предпочтительным в случае войны на западных границах против Польши и Германии и который предусматривал введение советских войск в Литву (вообще в Прибалтику) на основе договора или (при отсутствии такового) волевым образом, обеспечивала бы СССР и Красной Армии весьма выгодные геостратегические и геополитические позиции.
При реализации этого плана Красная Армия выходила бы на границы с Германией. Тем самым она и СССР становились вполне реальными союзниками Франции в случае ее столкновения с Германией. В такой ситуации уже никто во Франции не мог бы мотивировать нежелание военного союза с СССР тем, что, мол, в случае войны Красная Армия не имеет возможности реализовать свои союзнические обязательства, поскольку не имеет общих границ с Германией. Польша же отказывалась пропускать советские войска через свою территорию. Таким образом, СССР и Красная Армия становились бы реальной угрозой Восточной Пруссии, т. е. Германии, в случае ее активности против Франции.
С другой стороны, в случае возобновления советско-германского союза против Польши дислокация части советских войск в Литве значительно улучшала их оперативно-стратегическое положение, а также возможность взаимодействия с германскими войсками. Все это, несомненно, усиливало бы военно- политические позиции вермахта и германского Генштаба и их влияние на Гитлера в пользу возрождения советско-германского союза.
Наконец, в случае войны с Польшей Красная Армия обеспечивала себя от флангового удара со стороны германской армии через Литву при вторжении войск БВО в Польшу.
В итоге внешнеполитические позиции СССР резко усиливались бы: СССР мог выбирать себе союзников между Францией и Германией, а в случае войны на Дальнем Востоке мог в гораздо меньшей мере беспокоиться о своих западных границах. Хотя полностью угроза войны на два фронта планом «Бельгия» не снималась.
Но поскольку план «Бельгия» был отменен, как говорил Тухачевский, то перспектива совместного выступления польских и германских Вооруженных сил против СССР становилась значительно вероятнее, и оказывалось, что для успешного решения военного вопроса, в случае его возникновения, Красная Армия должна была быть увеличена на 60 дивизий, т. е. примерно на треть. Это значило, кроме того, увеличение выпуска вооружения и развития транспортной инфраструктуры и количества автотранспорта. Но самым уязвимым местом в это время в Красной Армии была нехватка офицерского состава и, как следствие, недостаточная боевая подготовка армии, особенно в навыках взаимодействия механизированных соединений с авиацией и стрелковыми частями. Словом, речь шла о повышении профессиональной подготовки Красной Армии. Осенью 1936 г. Тухачевский считал, что эти задачи возможно решить к 1940 г. Однако с ним не согласились ни нарком, ни Генштаб, да и Гамарник, Якир, Уборевич согласились не сразу.
Идея применения плана «Бельгия» была впервые почти озвучена публично Тухачевским еще в его речи на сессии ЦИК СССР 16 января 1936 г. «Германская армия с начала войны перешла через бельгийскую территорию, — говорил замнаркома. — Само собой понятно, что в современной обстановке, когда между Германией и нами имеются кое-какие государства, которые с немцами находятся в особых отношениях, германская армия при большом желании найдет пути для вторжения на нашу территорию». Так Тухачевский подводил аудиторию к выводу о мотивированной необходимости для Красной Армии «упредить» потенциального противника (Германию) и предпринять вторжение в эти «кое-какие государства», расположенные «между Германией и нами, которые с немцами находятся в особых отношениях».
Казалось бы, и сам Сталин в беседе 1 марта 1936 г. заявил: «История говорит, что когда какое-либо государство хочет воевать с другим государством, даже не соседним, то оно начинает искать границы, через которые оно могло бы добраться до границ государства, на которое оно хочет напасть. Оно находит (их) либо при помощи силы, как это имело место в 1914 г., когда Германия вторглась в Бельгию, чтобы ударить по Франции, либо оно берет такую границу «в кредит». Таким образом, Сталин полагал, что Германия нарушит суверенитет Литвы, т. е. был согласен с позицией Егорова и Ворошилова. Но это было и согласие с позицией Тухачевского, с его планом «Бельгия».
Очевидно, обсуждение проблемы началось вскоре после возвращения Тухачевского из поездки в Англию и Францию. Тогда и решено было провести стратегическую игру. Тухачевский настаивал на плане «Бельгия», который, видимо, и был отменен. Сочетание двух факторов — инициирование вторжения в Литву Красной Армии и ее слабая боевая подготовка — должно было привести к столкновению с Германией, в котором Красная Армия потерпит поражение. Сталин был против войны, ибо все военное руководство признавало низкую боевую подготовку Красной Армии.
Именно об этом-то и рассуждал Тухачевский в своих показаниях 1 июня 1937 г., когда предлагал план «Бельгия»: либо заставить прибалтов пропустить советские войска на свою территорию («взять границу в кредит»), либо при их отказе просто осуществить вторжение в прибалтийские республики подобно
