зима, каждый вылет стоил неимоверных усилий. Летали порой и тогда, когда по всем правилам выпускать самолеты в воздух не разрешалось.
9 января сорок четвертого года полк получил задание: подавить артиллерию и прожектора на Керченском полуострове. Цели расположены непосредственно у линии фронта, это требует безошибочного их распознавания и особой точности бомбометания.
А бомбить возможно только ночью.
Закончив постановку задачи, начальник штаба майор Константин Григорьевич Немировский спросил, как всегда, есть ли вопросы.
Всегда находились.
На этот раз — нет.
Полученное задание было, пожалуй, самым трудным и необычным из всех, что нам приходилось выполнять в последнее время. Ночная бомбардировка вблизи переднего края. На тяжелых машинах, приспособленных к действиям на широких морских просторах. С экипажами, не привыкшими или уже отвыкшими — после Севастопольской обороны — различать во тьме извилистые контуры траншей и ходов сообщения, а главное, отличать свои позиции от чужих. «Ил» — не По-2, чтобы крутиться над передним краем часами…
Исполняющий обязанности командира полка майор Александр Васильевич Корнилов, нахмурившись, смотрел в карту.
— Ну, если все так понятно…
И вдруг встретил спокойный и ясный взгляд Галухина.
— И вам все понятно, Василий Григорьевич?
— Пока — почти ничего. Но до ночи еще есть время. Надеюсь, что будет понятно, товарищ майор!
— Я тоже на вас надеюсь, И очень прошу: как следует поработайте со штурманами.
Взлет был назначен на вторую половину ночи. Под каждую машину подвесили по шесть соток и по две двухсотпятидесятикилограммовые фугаски.
И вот самолет комэска Федорова на старте. Мигает зеленый огонь, взревывают моторы, срывают тяжелую машину с места, несут по раскисшей от непогод полосе. Лишь в конце ее самолет тяжело отрывается от земли — это мы узнаем по звуку.
Все облегченно вздыхают, расходятся к своим машинам. Дарьин, Жестков, Ковтун, Киценко, Дурновцев, Ольховой, я…
Ночной полет.
У каждого экипажа свое задание, у каждого свой маршрут.
У каждого летчика, штурмана, стрелка свой личный счет с ненавистными оккупантами…
— Штурман, видишь чего-нибудь?
— А как же, командир! Луна вышла, на счастье. Вон черная змейка… Тень от бруствера! Ракеты большинство на восток, значит их передок пролетаем… Сейчас буду выводить на боевой. Возьми десять вправо…
На артиллерийскую позицию зашли вдоль линии фронта. Несколько напряженных секунд — сброс!
— Во угодили! Прямо в окоп! — кричит Александр Кошкин, начальник связи эскадрильи, летающий с комэском за стрелка. — Точно в окоп, там от луны черная скобочка…
— Ишь ты, научился! Не спеши, дорогой, точно пехотка доложит…
Однако и в голосе штурмана явное удовлетворение. Просыпаются зенитки, вспыхивают лучи прожекторов.
— …Пять, семь, девять! — подсчитывает Галухин. — Может, ударим по ним, командир? Гостинцев я сэкономил. Специально для наших лучших друзей приберег…
Снова боевой. Плотная завеса сверкающих молний, неистово пляшущие лучи…
— Скоро, штурман?
— Так уже сбросил. Еще две осталось, давай на повторный заход.
— Ну и… хозяйственный ты человек, Василий Григорьич! Вот влепят самим…
— Это возможно. Пять влево возьми… Еще один… Так держать!
Корректирует точно как днем.
— Подавили зенитную батарею, — докладывает скромно. — Можно идти домой, командир!
Вернулись последними. У стоянки Галухина ждали все штурманы. Набросились, обнимали, жали руку. Стоявшие в стороне техники удивлялись: не группой же действовали, ночной полет…
Федорову с трудом удалось вытащить штурмана на доклад к начштаба. По дороге и сам не мог не спросить:
— За что они к тебе воспылали такой любовью?
— Да так, пустяки вообще… Кой-какие секреты дела. Мы-то на своих штурмовиках фанерных в Севастополе, бывало, чуть не каждую ночь передок щупали. Ну научились кое-чему…
И вот наступил долгожданный день. Войска 4-го Украинского фронта перешли в решительное наступление на группировку противника, зажатую в Крыму. Лозунгом черноморских летчиков в эти дни стало: 'Не выпустить из Крыма ни одного гитлеровца!'
10 апреля в полк поступило приказание: нанести удар по пяти транспортам противника в районе Сулинского гирла. Выполнение этой задачи поручили второй эскадрилье — она находилась в тридцатиминутной готовности.
Первым обнаружил корабли комэск.
— Видишь цель, штурман?
— Видеть-то вижу, — в голосе Галухина прозвучало разочарование, — да только что.
Майор вгляделся и чуть не плюнул с досады. Между Сулинским гирлом и островом Змеиным ползли шесть барж и два буксира.
— Да, маху дали разведчики! Должно быть, молодежь…
— А может, и не дали…
— То есть как?
— А так, что иная баржонка может большого транспорта стоить. Особенно в такое время, когда… Во, видал? Рассредоточиваются, гады! Верно, груз не простой… Сейчас такой огонек дадут, небу жарко станет! Давай, командир, сигнал: бомбить звеньями!
'Клин' эскадрильи раздвинулся, разделился на тройки. С кораблей открыли бешеный огонь. Галухин вывел свое звено на цель с ходу: главное не дать пристреляться зениткам.
— На боевом!
Нажал кнопку сброса, приник к остеклению.
— Есть! Влепили в одну! Прямое! — захлебываясь от радости, докладывал Кошкин. — И две накрыты серией…
— Молодец, внимательно наблюдаешь, — скупо похвалил Василий Григорьевич.
В результате бомбоудара была потоплена одна баржа-лихтер, одна повреждена. Но и эскадрилья понесла тяжелую потерю: в машину летчика Шеховцова попал снаряд, она взорвалась при ударе о воду.
Галухин трудно переносил гибель друзей. Однако долго предаваться печали не позволяла война. Через два часа он уже получил приказание возглавить подготовку штурманов к ночному вылету на постановку мин в бухтах Севастополя…
И так день за днем…
В мае, когда бегство оккупантов из Крыма приняло панический характер, приходилось делать по два, по три вылета в сутки — с торпедами, с бомбами, с минами…
Как-то, после очередного доклада Галухина об успешном выполнении задания, наш полковой замполит Иван Григорьевич Шевченко воскликнул, невольно залюбовавшись спокойным, приветливым лицом любимого штурмана:
— Эх, знали бы гитлеровцы, видел бы сам их безмозглый фюрер, какой хороший, добрый человек отправляет на дно корабли с его вояками!
