Можно, я попробую еще раз?!

– Сначала верните все, как было, а потом мы уже подискутируем о нынешней моде и вкусах. Особо разговорчивых я приглашаю к себе, вниз, продолжить беседу…

Поддерживать светский разговор с рассвирепевшим духом никому не хотелось (этот процесс обычно занимает много времени, а маги – люди занятые), поэтому Куртал был вынужден вернуть «испытательный стенд» в первозданный вид. Но что хуже всего, ему пришлось признать задание Урчи выполненным, ведь в результате его заклинания камень был перемещен на этот берег, а так как водный дух сделал это по собственной воле, все условия были соблюдены.

– А это странное заклинание со скатертью-самобранкой? Каждый знает, что магу в дороге нужно заботиться и о душе, и о теле. Конечно, чаще всего, надежнее просто поесть в придорожной корчме (так как каждое заклинание требует затрат энергии мага, а он все же человек, а не гейзер), но подобным умением обладать надо.

Все студенты – люди как люди – наколдовали нечто, что назвать едой хоть было и непросто, но, по крайней мере, чувствовалось их стремление к совершенствованию.

Этот опять начудил. Что-то прошептал, и скатерть ожила, подхватила меня, как ковер-самолет, и понесла в самый шикарный ресторан Гертала. Там уже был накрыт стол, играла музыка, скатерть и работала за официанта, поднося все новые блюда и закуски, и развлекала гостей, выдав отменный танец, размахивая тяжелыми бархатными кистями с бахромой. Она даже, кажется, норовила рассказать удалую историю, но по причине отсутствия голосовых связок ограничилась жестами, что тоже было смешно. Грустно стало в конце, когда выяснилось, что за все волшебство мне пришлось платить из своего кармана, а ведь я чудил не больше, чем эта чокнутая скатерть. А кто ее так заколдовал? Урчи!

– А последний случай? – Куртал возвел глаза к небу, будто где-то на потолке отображалось то, что случилось с ним совсем недавно. Он вновь в деталях вспомнил, как было дело.

Задача была до смешного простой – предстояло остановить маятник часов. В заклинании всего два слога. Ошибиться невозможно. Но человек рожден, чтобы опровергать очевидные истины.

После произнесения Урчи заклинания маятник закружился как бешеный, затем оторвался от часов и, как птица, взмыл ввысь. Его стремительный полет был остановлен потолком, куда он и воткнулся не хуже стрелы.

Куртал смотрел на юношу, как голодный удав на аппетитного кролика, его ноздри раздувались, руки дрожали, и, казалось, по подбородку бежала вязкая слюна.

Урчи тоже ощущал себя не лучшим образом, его рыжие лохмы сами собой пригладились (так иногда выглядят собаки, понимающие свою вину), он был красный как рак и что-то неразборчиво бормотал.

С третьего раза Куртал разобрал его слова – «но ведь маятник-то остановился».

Кролик неожиданно превратился в священное животное удавов, и сожрать его было нельзя, несмотря на все нарастающее, требовательное чувство голода в желудке.

Куртал признавал, что этого умения у Урчи нельзя было отнять. Как бы нелепо ни смотрелись его фокусы и выкрутасы, какими бы неожиданными путями он ни приходил к цели, как бы несуразно ни выглядели его методы, у него так или иначе получалось добиться требуемого, хотя сам он не мог ни объяснить, как это было сделано, ни даже заранее предсказать, к чему приведут его заклинания.

– Я могу попробовать еще раз.

Эти слова могли бы стать жизненным девизом Урчи, так как произносить подобную фразу ему приходилось неоднократно, с самыми разными интонациями: и просящей, и убеждающей, – но чаще всего сообщалась она с неизбывным энтузиазмом. Куртал был очень мужественным человеком (иные в учителях, особенно в Школе Магов, надолго не задерживаются), но, когда он услышал эти слова и взглянул на пышущее желанием действовать и творить лицо Урчи, ему стало нехорошо. Он побледнел, даже пошатнулся, но пришел в себя, медленно и веско произнеся:

– Хорошо. Но на этот раз вместе со мной. Самое простое заклинание. По буквам.

Ошибиться в произнесении одной буквы, если не прилагать к этому особых усилий, достаточно тяжело. В заклинании было всего два коротких слога. Когда, примерно через час, Урчи, наконец, удалось правильно произнести всю последовательность букв, Куртал уже звучал совершенно нечленораздельно. Но эффект от заклинания (если бы оно было произнесено неправильно, оно бы не сработало) превзошел даже самые смелые их ожидания.

Кукушка, до этого момента спокойно дремавшая в часах, ощутила в себе певческий дар. Желая поделиться нахлынувшей радостью, она во все горло выполнила первую руладу на зависть окрестным петухам. Ее чистый раскатистый голос звонким эхом разносился по помещениям Школы. Полнота эмоций требовала выхода, и кукушка пела. Хоть ее голос и не дотягивал до соловьиных трелей, но она брала громкостью и мелодичностью. – Начинали звенеть стекла, из соседних аудиторий стали раздаваться голоса потрясенных слушателей, ошеломленная природа замерла, в хрустальной тишине внимая дарованию.

Неожиданно в комнату буквально влетел Габил, возглавлявший в Школе отделение Серой Магии. Сначала он попробовал бороться с открывшимся талантом при помощи грубой силы: засунул кукушку обратно в часы и плотно прижал дверцу. Но проявившийся однажды дар уже не так просто заглушить, и звуки стали хоть и тише, но значительно разнообразнее – кукушка осваивала новые вершины творчества, расширяя свой репертуар. Результат Габила не устроил, и он несколько раз в досаде ударил часы рукой, а потом добавил и ногой, обнаружив, что хоть доставать до висящих на стене часов рукой намного удобнее, зато бить обутой в башмак ногой значительно менее болезненно. Когда и эта мера не дала нужного эффекта, Габил снял со стены часы и хотел, было, бросить их оземь, как вдруг случайно задел маятник. Часы остановились, маятник замер, вместе с ним пропал и голос у певицы. Наступила тишина, которую по прошествии минуты прервал Габил.

– Кто это сделал? – фраза была произнесена таким тоном, каким священная змея могла бы поинтересоваться, кто выпил ее молочко из блюдца.

– Приношу свои извинения, это было сделано по моей просьбе, – Куртал, наконец, совладал со своим языком и сумел выговорить столь длинную тираду.

Габил недоверчиво уставился на него, окинул презрительным взглядом Урчи, хмыкнул и, не сказав более ни слова, удалился так же быстро, как и вошел в комнату, с силой захлопнув дверь.

Куртал посмотрел на Урчи глазами великомученика, потом тяжело вздохнул и произнес: