В районе Туапсе вошли в полосу дождя. Летели между ярусами облаков, словно пронизывая слоеный пирог. Все чаще ведущие меняли курс, обходя скопления кучевых облаков. Шли вслепую, по счислению, берега не было видно, кругом сплошное белое месиво. Через час Никитин доложил, что проходим траверз Геленджика. Дождь прекратился, но то и дело приходилось маневрировать между массивными грозовыми тучами, прибегая к крутым разворотам. Крен доходил до сорока — пятидесяти градусов, держать строй стало почти невозможно.
Мощные кучевые облака в виде громадных столбов вставали вокруг. Они напоминали гигантские свечи, воткнутые в море, сталактиты в пещере над подземным озером. Никогда после не доводилось встречать ничего подобного.
Группа рассеялась, в поле зрения не осталось ни одной машины. Посоветовавшись с Димкой, решаю пробиваться к цели самостоятельно. Несколько разворотов вокруг столбов, и вдруг оказываюсь в плотном грозовом облаке. Мгновенно вылетаю с большим креном, будто ударившись о стену. Вновь пытаюсь пробиться. Грозовая наковальня! Страшная сила бросает самолет вверх, меня вдавливает в сиденье, машину трясет, как в лихорадке.
— Шутки плохи, командир! — кричит Димыч. — Помнишь Кубань?
С минуту раздумываем.
— Возвращайся! Можем остаться без крыльев! А если и проскочим в конце концов, так все равно до аэродрома бензина не хватит.
Разворачиваюсь, маневрируя между столбами, выхожу на курс к аэродрому. Приземлившись, узнаю, что две машины из нашей пятерки уже вернулись. Вскоре и остальные две сели с бомбами в люках и с почти пустыми баками. Только звено Балина, забрав к югу, сумело обойти фронт облачности и нанести удар по цели. В результате потоплено четыре десантных катера.
На разборе командир полка дал высокую оценку этому звену. В наш адрес не было высказано ни слова упрека, но все равно мы прятали глаза. Сумел же Балин пробиться к цели! Настоящий мастер доказал, что можно летать в любых условиях, что даже такой метеорологический барьер — не помеха для классного воздушного бойца.
На следующий день снова та же задача. Мы обрадовались: есть возможность реабилитироваться. Но перед [106] самым запуском моторов задание изменили. Летим к Красно-Медведевской бомбить войска противника, сосредоточивающиеся для атаки. Удар наносим двумя группами. Первую пятерку ведет Балин, с ним летят Андреев, Артюков, Казанчук и я. Во второй группе ведущий Гаврилов, ведомые Алексеев и Беликов.
Погода и на этот раз не баловала нас. По всему маршруту многоярусная облачность, в районе Туапсе и Сочи — грозы. Чтобы обойти их, пришлось взять намного мористее. У Мысхако нас встретили два Як-1 и четыре ЛаГГ-3. Прошли побережье у Абрау-Дюрсо, приближаемся к цели. Штурман обшаривает землю, разыскивая объект атаки, я стараюсь точно выдерживать место в строю. Вокруг лопаются бутоны разрывов, перекрещиваются разноцветные пунктиры «эрликонов» — верный признак, что мы у цели и что противник ждет нас. Огонь прицельный, снаряды рвутся все ближе.
— На боевом! — кричит Димыч.
Держу на боевом. Противозенитный маневр исключен. Умри, но выдержи. Минута, вторая, третья… Каждая кажется вечностью. Дотянем до цели? Нет! Машину тряхнуло так, что я едва удержал штурвал. Бросил взгляд на плоскость — дыры с рваными краями. Левый мотор чихнул раз, другой и заглох, машину потянуло в сторону. Рулями поворота и элеронами с трудом удерживаю ее на курсе.
— Пошли! — докладывает штурман.
Впервые не почувствовал, как освободились от боезапаса. Запускаю остановившийся мотор — работает, но с перебоями. Резко меняю курс и высоту, выхожу из опасной зоны. Вижу: обе группы уже отбомбились, на земле всполохи огня, клубы дыма — обычная огненная каша.
Показания приборов нормальные, значит, ничего страшного с машиной не произошло. Ложусь на обратный курс. Низкая облачность заставляет снизиться до пятисот метров. Поврежденный мотор снова забарахлил, окончательно скис, заглох. Мы отстаем ох группы. Катастрофически падает давление бензина. Решаю сесть на адлерский аэродром, но тут же становится ясно, что не дотяну. Остается садиться у истребителей. Посадочная площадка — в долине, зажатой с трех сторон горами. Но иного выхода нет. Выпускаю шасси и закрылки, до минимума уменьшаю скорость. Захожу со стороны моря. Вообще самое трудное в пилотаже — посадка. А здесь…[107]
Слева и справа — высокие скалы. Входим в каменный коридор. Посадочная полоса для ДБ-3ф явно коротка и узка. Необходимо удлинить её, приземлиться на самом краю поля. Под крылом проплывают поселок и железнодорожная станция. Плавно сбавляю обороты мотора, самолет валится с восьми — десяти метров к земле. Рывком штурвала задерживаю проваливание перед самым моментом касания земли. Энергично гашу скорость, выключив мотор. Слишком резко затормозил, самолет дернулся, словно ткнулся в упругую стенку. Отпускаю тормоза, машина останавливается в десяти метрах от канавы границы поля. Облегченно вытираю пот со лба, открываю фонарь. К нам бежит толпа, человек сорок. Мгновенно облепив самолет, быстро откатывают его под деревья. Тут же с неба сваливается «як». Ага, моя машина мешала сесть истребителям, вернувшимся с боевого задания…
Только успел спуститься из кабины, как попал в крепкие объятия. Дима Зюзин!
— Васька, черт, ты? Как это ты ухитрился посадить своего бомбера на нашей лужайке?
— Не от хорошей жизни… Припрет — где угодно сядешь.
С Димой мы вместе кончали училище, но после выпуска ничего не знали друг о друге. И вот, пожалуйста, встретились…
— Я сегодня не летаю, — взахлеб рассказывает Дима. — Горло заболело, врач запретил. Посадили дежурить. Вдруг вижу — бомбер идет на посадку. Ну, думаю, опять… Тут недавно уже садился один, из пятой армии…
— И что?
— Вон, видишь, хвост торчит? Вдребезги! Так что поздравляю. Но в следующий раз советую тянуть до Адлера…
— Ладно, учту. А пока где тут у вас связь, надо сообщить нашим.
Пока связывались с Алахадзи, к самолету прибыли инженер и два техника. Открыли капот, осмотрели мотор, обнаружили пробоину всасывающего патрубка, повреждение карбюратора.
— Повезло вам, братишки, пожар не возник. Идите обедайте, мы сейчас это все заделаем!
По дороге в столовую вспомнили училище, товарищей.
— У нас в полку летают Стариков, Снесарев, Колонтаенко…[108]
— Где они?
— На боевом дежурстве. Вон там, под деревьями. Недавно «мессеры» обстреляли дежурную пару, с тех пор маскируемся….
— У тебя орден?
— С первых дней на фронте. Пятерых фашистов отправил к праотцам…
Зюзин рассказал, как им много приходится работать сейчас в районе Новороссийска. Гитлеровские бомбардировщики налетают на базы волнами, бомбят каждый корабль. Часто приходится отражать звездные налеты на Туапсе…
— Почти беспрерывно в воздухе и все равно не успеваем обеспечить прикрытие наших войск и кораблей…
После обеда поспешили к дежурному звену. Здесь я встретился с Володей Снесаревым, Жорой Колонтаенко, Димой Стариковым и Борисом Литвинчуком, который окончил училище раньше и успел уже стать командиром эскадрильи. Начались расспросы, рассказы.
— Командир, расскажи про «цирк», — попросил кто-то Литвинчука.
Кое-что я об этом слышал. Но было интересно узнать все подробности, ведь Литвинчук был одним из первых «циркачей»…
Часа через два техник доложил, что наш самолет починен. Пришлось прощаться. Долго трясли друг другу руки. Кто знает, удастся ли увидеться еще?
Взлет с Лазаревской оказался легче, чем посадка.
Дома первыми нас встретили наши техники.
