планах Кальги! О том, что Архал уже точит зубы на наследницу трона. Не знаю, на которую. А для сына или для себя самого – известно одному Кайятрэ.
С каждым словом Таржида Правитель хмурился все больше. Слова старика казались на редкость справедливыми. Кальги действительно обнаглел. Не потому ли, что уже почувствовал на голове тяжесть Короны Адидов? И правда, сладострастно уничтожая Кайя, Хаадид выпустил из виду, что помогает стремительному возвышению Кальги. И когда зайдет речь о замужестве его Адижи, может статься так, что… некому будет оспаривать эту честь у Кальги. Притом у старшего, а не у младшего, потому что нет больше Тая. А оставлять Адижу на троне вместе с Архалом…
Правитель провел тыльной стороной ладони по лбу, стирая с глаз пелену. Но ведь для того, чтобы умерить возрастающую мощь Кальги, он снова должен возвысить Кайя!
Нет! Они падут!
Он сжал кулаки. Если принять условия Кальги, война вознесет их еще выше. Гораздо выше подножия трона. Архал в тех же летах, что и Хаадид… Станет ли он ждать его смерти?
Правителя бросило в холодный пот.
– Напомни, что там предлагают Кайя…
Таржид с готовностью пересказал все сызнова, представляя Кайя в наиболее выгодном свете, беспрестанно расхваливая и так очевидные преимущества.
Да, это означало возвышение Кайя, и даже временное, оно терзало Правителя Адья Тэрэк… Но есть ли у него выбор?
– Я подумаю, – резко бросил он Таржиду и вышел из тесной оружейной, увлекая взглядом за собой и старика.
Ему надо было отдохнуть от тяжести королевского бремени, и Правитель устремился в покои Адижи, что день ото дня радовала его своими успехами. Да, в младшей дочери ему тоже чудились большие задатки, кровь Сэмержи не могла превратиться в воду, слишком она сильна. Адижа сможет стать настоящей Правительницей, когда подрастет. Но время еще есть. Ведь он не собирается умирать уже завтра.
Ак Ми Э баюкала сына, раскачивая корзинку, тихонько напевая в кромешной темноте, как вдруг что-то оборвалось внутри. Он ушел, поняла девушка, ушел в свою Землю Адья, его покинули все, и даже Сие, последняя веточка к Ак Ми Э. Ушел и не вернется никогда. В это самое время Тай направил свои шаги к далеким холмам в степи, подвластной квирайя. Там Только сгустилась тьма, а здесь, в Земле «вечерних звезд», уже царила ночь.
Девушка склонилась, поцеловала Тин Ло. Ей нельзя жаловаться, нельзя себя жалеть. Ее Тай теперь совсем один, а у нее остался малыш. Его малыш. Маленький Тин Ло, которому никогда не увидеть своего отца.
– Завтра мы пойдем в рощу тин-кос, – пропела она, отвлекая себя от нехороших мыслей. – И ты увидишь дерево, свое прекрасное дерево… И тогда узнаешь, где твой дом… Там, где растет прекрасное белое дерево… Там, где оно разбросает ветви, там, где ты будешь плакать и смеяться, мой Тин Ло… Там ты встретишь отца. Он тоже там бывал, у белого дерева… В мечтах он не сможет не вернуться, коль бывал хоть раз… И встретит маленького Тин Ло… Тин Ло…
Головка ее склонилась, она свернулась в комочек рядом с широкой плетеной корзиной, сладко зевнула, все еще продолжая покачивать ее рукой, и нырнула в сон, так и не отпустив края плетеной колыбельки.
Прободрствовав полночи, она проснулась рано, до света. Зажгла очаг, достала мешочек с припрятанной для сегодняшнего дня мукой, освященной Матушкой, принялась за тесто, то и дело подбегая к сыну. Обычно такой спокойный, сегодня он как будто чувствовал, что должно случиться что-то важное, и плакал, плакал, плакал беспрестанно. Не по отцу ли? День, посвященный духам, ни для кого не проходит бесследно, даже для дитя неразумного.
Она испекла хлебы и вспомнила, как Тай называл их «большими лепешками»'. Он говорил, что это не хлеб, настоящий хлеб пекут только в Адья Тэрэк. Ему так не хватало этого хлеба, которого Ак Ми Э в жизни никогда не пробовала! Какой он, должно быть, вкусный, необыкновенный, если Тай так тосковал по простой еде!
Раз за разом девушка принялась вздыхать, но тут же строго одернула себя. Не тот сегодня день, чтобы вздыхать. Радостный день…
Покончив с делами и увязав все приготовленное в узел, она выглянула в окошко. Еще не время. Солнце уже поднялось над деревьями, но Сис Мя Э придет не скоро. А может, Матушка даже Су Ин пришлет? Слишком уж много ее Тин Ло теперь для Рода значит. Ак Ми Э ведь знает, как все шептались по углам, когда она на сносях ходила! Сын чужака! Чужая кровь…
А теперь, едва завидев Ак Ми Э, бредущую с младенцем на руках, приветливо кивают, светлеют лицами. Спрашивают, как Тин Ло, что он, здоров ли, ничего ли ей не нужно. Теперь их берегут, как на родине у Тая берегли бы самую большую «вечернюю звезду». Теперь лучатся улыбками. А вот Ак Ми Э не хочется в ответ улыбаться. Раньше за одно приветливое слово все бы отдала, теперь даже простой улыбки жалко, потому что не сердце улыбается, а только рот тянется в стороны.
Тин Ло, наевшись и наплакавшись, вдруг неожиданно крепко заснул, и Ак Ми Э вышла на крыльцо. Отошла, оставив дверь приотворенной, присела на травке, подставляя солнцу лицо. Жаркие лучи уходящего лета сморили девушку, и она, сама того не заметив, склонилась, опустилась на траву. И тут же вскочила. Ее щека встретила не шелковистую мягкую зелень, а чью-то грубую ладонь.
– Ак Ло Тан! – Она зажала себе рот, прислушалась и, не расслышав тревожных криков из-за полуоткрытой двери своей избушки, заговорила куда тише. – Ты же испугал меня до смерти!
Он улыбался. Как и все в И Лай, но по-другому. Уж лучше б так, как все… Подкрался тихо, уселся рядом, она и не заметила. А теперь чему-то радовался, протягивая ей белые звездочки полевого света, собранные в соседней лощине, недалеко от поселка.
– Не надо. Не приноси их больше. – Она хотела подняться и скрыться в домике, но охотник удержал ее за руку.
– Не уходи, Ак Ми Э. Я ведь все равно сидеть буду у дверей, пока разговора между нас не получится, – шутливо пригрозил он.
– Не получится. – Ак Ми Э еще раз попыталась приподняться, но он сжал руку крепко, и не думая отпускать девушку.
Опять этот огонек! Мелькнул и погас в глубине его глаз, но Ак Ми Э уже видела его, уже знает.
– Чего ты хочешь? – спросила только. – Все уже давно переговорено. А от лишних слов дела не будет.
– Хочу, чтобы цветы взяла, – охотник улыбался, как будто не понимал ее недовольства.
– Ну зачем ты их носишь все время, Ак Ло Тан? Они вянут у моего порога, а могли бы расти и радовать…
– А ты возьми их, и они не завянут у твоего порога.
Девушка вздохнула, едва заметно пошевелила рукой, пробуя. Его пальцы напряглись, готовясь в любой миг угадать рывок. Что ж, она не станет ходить вокруг да около.
– Если я возьму их, ты принесешь снова, а потом еще раз и еще… А потом придет день, когда ты спросишь, почему я не принимаю тебя,
– Ты же всегда любила полевой свет, – он словно и не слышал. – Я дарил его тебе, Ак Ми Э. Давно. Ты помнишь?
– Я помню, – она начала сердиться, – только твоя правда, давно это было. И я помню, как принимала твой сердечный дар. Но это тоже было давно, Ак Ло Тан. Те времена давно унесло водами Дун-Суя, а ты все ловишь их. И себя мучаешь, и меня, и Су Ни Сэ…
– Она приходила к тебе, – он злобно сверкнул глазами.
– Нет, что ты, – Ак Ми Э махнула свободной рукой, – она ко мне никогда не придет. А если и придет, что я ей скажу? Я тебя не привораживаю, не привечаю даже. Ты сам… за тенью моею гонишься. Нет больше той Ак Ми Э! – почти умоляющее обратилась она к охотнику. – Нет ее! Я тебе каждый раз говорю, что нет. Ты тень помнишь, за ней охотишься.
– Тень я бы не смог удержать, – Ак Ло Тан опять улыбнулся, уже криво.
