– Так случилось, – ответил Дэйи безразличнее некуда, – и это не то, о чем я собирался говорить.
– Но… почему? И ты даже не спросил, что приключилось, почему он попал к палачу?
– Нет, – покачал страж головой, и Леки, уже привыкший к темноте, явственно увидал это.
Казалось, со дня на день он видит во тьме все лучше и лучше.
– Но теперь-то ты знаешь?
– Теперь знаю.
– И что? И что скажешь? – продолжал допытываться Леки.
– Дело прошлое, – уронил страж.
– Как же, прошлое! – Леки сам не разумел, чего он так взъелся. – Да какое бы ни было! У него ж сердце убийцы!
– У меня, ты говорил, и вовсе нет, – уронил страж. – Мы – хорошие спутники.
Леки показалось, что он улыбнулся во тьме, дико и непонятно.
– Я знал о Бритте очень мало до того времени, как отправился в путь, захватив его с собой, – между тем продолжил Дэйи серьезнее. – Кое-что с его слов. Но я хорошо знал его таким, каким он был все эти семь лет. Все эти годы он был мне другом. И остается им сейчас.
Леки как бревном ударило, и он так и не смог справиться с собой.
– Даже после того, что я увидал? – выкрикнул.
– Я ведь предполагал нечто подобное. Но тогда так и не узнал, что было на самом деле. Несколько раз он пытался вспомнить, говорил об Истарме, о своих частых поездках в его замок, но как только доходило до солдат, обрывалось почти все. Только лица, только смерть. Я так и не узнал, что произошло.
– Лица… – Леки передернуло. – Да уж… Да неужто нельзя было по-человечески как-то?.. Если он такой могучий, то превратил бы… ну, хоть бы воздух в огонь! Да всех разом и спалил! Все быстрее. А это… жуть берет, как вспомню. Его ухмылку поганую! – Снова скрипнул зубами.
– По-человечески, говоришь? Разве людей не пьянит их могущество? А кому из них дана
– Вот-вот, – проворчал Леки непримиримо. – Стражи защищать должны… от таких, как он. Он же всех предал…
– Никто не имеет права на ошибку, ни на большую, ни на малую. Но все их совершают.
– Ничего себе, малую! – кипятился Леки. – Учителя обманул, всех ниори заодно, знания продал, с Истармой якшался, ты сам сейчас говорил… Да еще народу столько поубивал! Ты же сам его ни разу ниори не назвал! Вы же от него отказались! Тебе незачем было с ним связываться!
– Не кричи, – снова отрезал Дэйи, и Леки притих. – Да, его тяготили границы могущества, законы, установленные давно и навсегда. Он был слишком молод, моложе тебя, когда обрел силу и знание. Эсээли не заметил тревожных знаков, выросших со временем в большее, много большее… а ведь он был его учителем. Бритт знал, что маги-люди не связывают себя никакими законами, свобода манила его, давили границы Идэлиниори. Он окунулся в Большой мир и сразу пустил в ход магию. Людское восхищение его маленькими фокусами, не способными удивить ни одного ниори, пьянило хуже здешнего пела и хуже арахша, этой южной дряни. Он бродил по миру, потому что хотел человеческой магии, от колдуна к знахарю, от знахаря к ведуну. Но она оказалась ненастоящей. У людей нет виденья, только сила, и то малая. Вся их магия – это заклинания. Маг не может делать то, что хочет, а только то, что умеет. Ни шага в сторону от этого. Тогда ему стало скучно. В Эгросе, на одном из постоялых дворов близ площади, Бритт встретил Истарму, тогда еще эйга из мелкой провинции. Сразу понял, что встреча неслучайна. Истарма подбирался к магу, о котором по городу ползли небывалые слухи, а Бритт уже видел возвышение, настоящую славу. Так он стал придворным магом, но не продержался и года. Привыкший к Идэлиниори, при дворце он не прижился, снова захотелось свободы. И тогда он пошел на сделку с Истармой, тот сам ее предложил. Бритт объявил, что передаст ему свои знания, а взамен получил гостеприимное пристанище в родовом замке Истармы близ Тан
Леки молчал. История поворачивалась совсем другим боком.
– Вот и все. – Или показалось, или в голосе Дэйи снова тенью мелькнула усталость. – Не было предательства народа ниори и наших тайных знаний. Не было вреда Короне Кромая, не было убийства наследника, мора среди скота и прочих злодейств. Были слухи… и глупое тщеславие, стоившее всего. Это то, что я знаю из сведений, собранных в Эгросе, и с его собственных слов. Последующие семь лет Бритт был