фокусов. Эта роль центральная в пьесе, вышла бы у вас блестяще.
Центральная – то есть
Когда Лопахин говорит о себе «я идиот» и т. п. – это самоуничижение паче гордости. Он слышит, как Гаев за глаза и чуть ли не в глаза говорит о нем «хам», а оскорбиться не может. Оскорбиться – значит рассориться, хлопнуть дверью. Нет, уйти он не может, здесь слишком многое ему слишком дорого. И тогда он говорит о себе так уничижительно, ставит себя так низко, что любое оскорбление пролетает выше, свистит над головой.
ГАЕВ. Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно...
ЛОПАХИН. Да, время идет.
ГАЕВ. Кого?
ЛОПАХИН. Время, говорю, идет.
ГАЕВ. А здесь пачулями пахнет.
Это Лопахин пытался вступить в разговор. Дважды попытался. Не вышло. Аристократ не отвечает, не возражает по существу, он демонстративно и оскорбительно «не слышит». А после второй попытки аристократ принюхивается и морщит нос.
Признаться, всю жизнь думал, что «пачулями пахнет» – означает «плохо пахнет». Чем? – портянками? ржавой селедкой? – в общем, какой-то нищей, немытой, прокисшей дрянью.
В прошлом декабре в подземном переходе под Арбатской площадью увидел в киоске бесчисленные дешевые богатства – очень подходящие для новогодних подарков, в том числе ароматные палочки: подожжешь – будет запах, благовонное курение, восточные ароматы. Вот корица, вот лаванда, и вдруг латинскими буквами «patchouli» – господи! Пришел домой, полез в словарь, там написано: тропическое растение, эфирное масло, сильно пахнущие духи. Что мне было сорок лет назад посмотреть.
А Лопахин-то, оказывается, надушился! Не портянками пахнет от него, а парикмахерской. В советское время сказали бы – «Шипром». Он надушился, у него надежды, он хочет произвести хорошее впечатление, да-а-а...
ЧЕХОВ – НЕМИРОВИЧУ
2 ноября 1903. Ялта
Если бы он (Станиславский – А.М.) взял Лопахина... Ведь если Лопахин будет бледен, то пропадут и роль и пьеса.
Он все еще надеется, интригует, просит. Потом, расставшись с надеждой, что главная роль будет сыграна верно, начинает от отчаянья заботиться о деталях.
ЧЕХОВ – О.Л.КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
27 ноября 1903. Ялта
Дусик, собачка нужна в 1-м акте мохнатая, маленькая, полудохлая, с кислыми глазами, а Шнап не годится.
Поэтический театр!
Пьеса идет два часа. А в жизни – проходит все лето. В ожидании торгов как-то жили, ели, пили, пели, бал успели дать. А после торгов паковались – это дело долгое: книги, сервизы... За эти дни они обсудили будущее. И когда Раневская говорит о своей жизни в Париже на пятнадцать тысяч (да здравствует бабушка!), никто не удивляется и не возмущается, именно потому, что и отъезд, и деньги – все обсуждено сто раз, как все в этой семье обсуждается по сто раз.
Единственный экспромт (тоже, быть может, обсужденный и спланированный дамами) – внезапная, хоть и не первая, попытка принудить Лопахина сделать предложение. И только его отказ вызывает яркую реакцию (Варя рыдает). Все остальное – без страстей, без споров, ибо давно решено.
...На сцене в IV (последнем) акте тихо, спокойно. Даже старый Фирс умирает без криков, без речей, тихо – будто засыпает.
Трудно понять, как может быть такой финал – без кинжалов, объятий, проклятий, без стрельбы и без свадебного марша.
Только вот публика почему-то плачет.
ОЛЬГА КНИППЕР – ЧЕХОВУ
19 октября 1903. Москва
Какой вчера был треволнительный день, дорогой мой, любимый мой! Уж е третьего дня я поджидала пьесу и волновалась, что не получила. Наконец вчера утром, еще в постели, мне ее принесли. С каким трепетом я ее брала и развертывала – ты себе представить не можешь! Перекрестилась трижды. Та к и не встала с постели, пока не проглотила ее всю. В 4-м акте зарыдала.
Телеграмма
СТАНИСЛАВСКИЙ – ЧЕХОВУ
21 октября 1903. Москва
Чтение пьесы труппе состоялось. Исключительный, блестящий успех. Слушатели захвачены с первого акта. Каждая тонкость оценена. Плакали в последнем акте.
СТАНИСЛАВСКИЙ – ЧЕХОВУ
22 октября 1903. Москва
Боюсь, что все это слишком тонко для публики. Тем не менее успех будет огромный... Я боялся, что при вторичном чтении пьеса не захватит меня. Куда тут!! Я плакал, как женщина; хотел, но не мог сдержаться.
Тайны Чехова
Главный герой – конечно, Лопахин.
А кто здесь Чехов? Петя-революционер?
ПЕТЯ. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!
ЛОПАХИН. Дойдешь?
ПЕТЯ. Дойду... или укажу другим путь, как дойти.
Нет, это скорее Ленин. Чехов на вождя не похож.
А может, Чехов – Гаев? Бездельник, проевший состояние на леденцах? Нет, конечно. Чехов – работяга. Может, тут его вовсе нет?
Автор почти всегда есть, но мы не всегда его видим, не всегда опознаем. Авторы иногда нарочно прячутся. Онегин – Пушкин? В какой-то степени.
Коля Ростов – Толстой? В большой степени. Мастер – Булгаков, безусловно.
Лопахин – Станиславский? Нет, еще больше! – это Чехов. Ему, конечно, ужасно хотелось, чтобы его сыграл Сам. Антон Павлович торговал в лавочке и хочет доказать, что это ничего не значит; и Станиславскому (который сам из купцов) пишет о Лопахине: «Лопахин, правда, купец, но порядочный и мягкий человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно». Это написано абсолютно серьезно, без юмора, без подтекста. Это авторское указание артисту, прямой авторский взгляд на героя. На себя?
Лопахин больше чем главный герой. Это Чехов. Слишком много совпадений. Сын и внук рабов. Битый отцом. Покупатель имения.
