Нежная душа

объясняющее.

Зачем усложнять Петю в последнюю минуту? Финал не ему посвящен. Уже конец, сейчас разъедутся навсегда, никакого развития это уже иметь не будет; заставить нас переоценить все, что было до сих пор, – невозможно, остались секунды.

Поэзия эгоизма

Вторая тайна – почему Раневская забирает себе все деньги (чтобы промотать их в Париже), а никто – ни брат, ни дочери – не протестуют, оставаясь нищими и бездомными?

...Когда вплотную подступили торги, богатая «ярославская бабушка-графиня» прислала пятнадцать тысяч, чтобы выкупить имение на имя Ани, но этих денег не хватило бы и на уплату процентов. Купил Лопахин. Бабушкины деньги остались целы.

И вот финал: хозяева уезжают, вещи собраны, через пять минут забьют Фирса.

РАНЕВСКАЯ (Ане). Девочка моя... Я уезжаю в Париж, буду жить там (с любовником-негодяем. – А.М.) на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения – да здравствует бабушка! – А денег этих хватит ненадолго.

АНЯ. Ты, мама, вернешься скоро, скоро, не правда ли? (Целует матери руки.)

Это круто! Ане не три года, ей семнадцать. Она уже знает что почем. Деньги бабушка прислала ей, любимой внучке (Раневскую богатая графиня не любит). А мамочка забирает все подчистую и – в Париж к хахалю. Оставляет в России брата и дочерей без единой копейки.

Аня – если уж о себе говорить совестно – могла бы сказать: «Мама, а как же дядя?». Гаев – если уж о себе говорить совестно – мог бы сказать сестре: «Люба, а как же Аня?». Нет, ничего такого не происходит. Никто не возмущается, хотя это грабеж средь бела дня. А дочь даже целует руки мамочке. Как понять их покорность?

Варя – приемная дочь, ее права меньше. Но она не молчала, когда дело касалось всего лишь пяти рублей.

РАНЕВСКАЯ. Серебра нет... Все равно, вот вам золотой...

ПРОХОЖИЙ. Чувствительно вам благодарен!

ВАРЯ. Я уйду... Ах, мамочка, дома людям есть нечего, а вы ему отдали золотой.

Варя публично упрекнула мамочку, когда та подала нищему слишком много. А про пятнадцать тысяч молчит.

И как понять Раневскую? – это же какой-то чудовищный, запредельный эгоизм, бессердечие. Впрочем, ее высокие чувства существуют рядом с десертом.

РАНЕВСКАЯ. Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, всё плакала. (Сквозь слезы.) Однако же надо пить кофе.

* * *

Когда вдруг эти тайны разгадались, то первым делом пришли сомнения: не может быть, чтобы раньше никто этого не заметил. Неужели все режиссеры мира, включая таких гениев, как Станиславский, Эфрос...

Не может быть! Неужели тончайший, волшебный Эфрос не увидел? Но если б он увидел, то это было бы в его спектакле. А значит, мы бы это увидели на сцене. Но этого не было. Или было, а я просмотрел, проглядел, не понял?

Эфрос не увидел?! Он так много видел, что из театра я летел домой проверить: неужели такое написано у Чехова?! Да, написано. Не видел, не понимал, пока Эфрос не открыл мне глаза. И многим, многим.

Его спектакль «Вишневый сад» перевернул мнение об актерах Таганки. Кто-то считал их марионетками Любимова, а тут они раскрылись как тончайшие мастера психологического театра.

...Так стало невтерпеж, что узнать захотелось немедленно. Была полночь. Эфрос на том свете. Высоцкий (игравший Лопахина в спектакле Эфроса) на том свете. Кому позвонить?

Демидовой! Она у Эфроса гениально играла Раневскую. Время позднее, последний раз мы разговаривали лет десять назад. Поймет ли, кто звонит? Разгневается ли на полночный звонок или подумает, что сумасшедший?.. Время шло, становилось все позднее, все неприличнее (вдобавок отчество вылетело из головы), а подождать до завтра – невозможно. Эх, была не была:

– Алла, здравствуйте, извините, ради бога, за поздний звонок.

– Да, Саша. Что случилось?

– Я насчет «Вишневого сада». Вы у Эфроса играли Раневскую и... Но если сейчас неудобно, может быть, я завтра...

– О «Вишневом саде» я готова говорить до утра.

Я сказал про пятнадцать тысяч, про бабушку, про дочерей и брата, которые остаются без копейки, и спросил: «Как вы могли забрать все деньги и уехать в Париж? Такой эгоизм! И почему они стерпели?» Демидова ответила не задумываясь:

– Ах, Саша, но это же поэтический театр!

В голосе звучал упрек. Слышно было, что она огорчена таким низменным и примитивным отношением к «Вишневому саду». Или это отношение Раневской, не знающей цены деньгам?

* * *

Поэтический театр? Но вся пьеса – бесконечные разговоры о деньгах, долгах, процентах.

АНЯ...ни копейки <...> лакеям на чай дает по рублю <...> заплатили проценты?

ВАРЯ. В августе будут продавать имение <...> Выдать бы тебя за богатого.

ЛОПАХИН. Вишневый сад продается за долги. На двадцать второе августа назначены торги <...> если землю отдавать в аренду под дачи, будете иметь двадцать пять тысяч в год дохода <...> по двадцати пяти рублей в год за десятину.

ПИЩИК. Одолжите мне двести сорок рублей <...> по закладной платить...

ГАЕВ. Сад продадут за долги <...> Хорошо бы выдать Аню за богатого <...> Хорошо бы занять под вексель.

РАНЕВСКАЯ. Варя из экономии кормит всех одним горохом <...> Муж мой страшно пил <...> На несчастье я полюбила другого, сошлась <...> Дачу возле Ментоны я продала. Он обобрал меня, бросил, сошелся с другой...

Дворянка могла бы сказать «разорил», но «обобрал», «сошлась» – совсем не поэтично.

ПИЩИК. Послезавтра триста десять рублей платить...

РАНЕВСКАЯ. Бабушка прислала пятнадцать тысяч.

ВАРЯ. Хоть бы сто рублей, бросила бы я всё, ушла бы...

ПИЩИК. Сто восемьдесят рубликов займите мне.

ГАЕВ (Раневской). Ты отдала им кошелек, Люба! Так нельзя!

ПИЩИК. Лошадь – хороший зверь, лошадь продать можно.

Для него и лошадь – только деньги.

ЛОПАХИН. Восемь рублей бутылка.

ПИЩИК. Получи четыреста рублей... За мной остается восемьсот сорок.

ЛОПАХИН. Я теперь заработал сорок тысяч...

Боюсь утомить. Если выписать все реплики о деньгах и процентах – никакого места не хватит.

* * *

Главная тема «Вишневого сада» – грозно надвигающаяся продажа имения. И катастрофа – продано!