должностных лиц и публиковать эти документы.
Сей каприз был с восторгом воспринят, подхвачен, распубликован в прессе, нашел подражателей.
Наивным людям заявление Щекочихина показалось ужасно благородным. Вот молодец! Не хочет копаться в грязи, не хочет участвовать в недостойном, непристойном фарсе.
С первого взгляда оно, может, и так. Но зачем горячиться? Щекочихин в определенном смысле отказался от своей профессии, от своих прав и обязанностей.
Закон о печати говорит о неотъемлемом праве журналиста
Нигде не сказано, что она должна быть чистой, грязной, розовой, голубой, приятной, неприятной.
Врач не имеет права выбирать: насморк лечить буду, а дизентерию нет – это противно, это воняет. Врач не имеет права отказать сифилитику: мол, не буду лечить развратника. Врач не имеет права отказать чумному или холерному, хотя опасность заразиться и умереть очень велика.
Журналист, уклоняющийся от грязной информации, – чистоплюй. Он боится пошлых обывательских обвинений. Нас часто обвиняют, что мы якобы пачкаем людей. Всегда отвечаю (о ком бы из власть имущих ни шла речь): да, это их грязное белье, но кто его обмарал? Не они ли сами?
Депутаты, советники, министры, все чиновники от начальника ЖЭКа до президента России: вы – на государственной службе, вы – наши слуги. Мы вам платим зарплату и требуем, чтобы вы нас не позорили и не обворовывали. А проворовался – пошел вон.
Отказ публиковать документы, характеризующие действующих политиков, суть или «не могу» (импотенция), или «не хочу» (страх). Стоит ли выдавать это за брезгливость и трубить об этом на весь свет?
Если документ из Цюриха – надо съездить в Цюрих и проверить. Только и всего. Счета из отеля, чеки из магазина не защищены банковской тайной[63].
Второе. Стараюсь никогда не писать о пенсионерах, отставниках, заключенных и мертвых. Но Баранников стал обладателем секретной информации, способной оказать решающее влияние на судьбы многих высокопоставленных лиц.
Кроме того, КГБ (МБ) – столь темная и мифологизированная структура, что немножко света в это подвальное царство…
А вдобавок каков поп – таков и приход. Баранников был шефом КГБ полтора года. И система его не отторгала. Признала своим. Таким образом, по этой голове мы можем кое-что узнать о качестве всей рыбы.
Третье. Документы, публикуемые ниже, – совершенно достоверны. Это разговоры Якубовского с генералом Баранниковым (в то время, когда генерал командовал КГБ). И разговоры Якубовского с женой генерала Людмилой Баранниковой.
В отличие от бесед с генеральным прокурором, Якубовский в диалогах с генералом ни разу не употребил матерную брань. Изобилие мата в одном случае и отсутствие в другом показывают существенную разницу в отношении Якубовского к генеральному прокурору (с которым можно позволять себе любые вольности) и к шефу КГБ, с которым Якубовский говорит покорно, подчеркнуто «снизу».
ЯКУБОВСКИЙ. Людмила Константиновна? Доброе утро, это Якубовский.
БАРАННИКОВА. Доброе утро, Дима.
ЯКУБОВСКИЙ. Я, к сожалению, вчера так и не дозвонился. Видимо, Виктор Павлович достаточно поздно появился, да?
БАРАННИКОВА. Да, неожиданно… Он уже выезжал, они были в посольстве.
ЯКУБОВСКИЙ. Работа же, она диктует свои режимы.
БАРАННИКОВА. Сказал, что выезжаю, и вдруг…
ЯКУБОВСКИЙ. Ясно. А он сейчас дома еще, Людмила Константиновна?
БАРАННИКОВА. Уехал уже. У них сейчас каждый день работы столько. Но я ему все сказала.
ЯКУБОВСКИЙ. И что он сказал?
БАРАННИКОВА. Он сказал: пока нет. Тут сейчас клубок страстей вокруг власти, вокруг конституции…[64]
ЯКУБОВСКИЙ. Вот, а что мне делать? Потому что меня официально вызывают в прокуратуру. Людмила Константиновна! Я просто действительно не знаю, что делать. Потому что если я не появлюсь, я ставлю себя вне закона. А появиться, не переговорив с ним, я тоже не могу. Вот я почему звоню-то.
БАРАННИКОВА. Мне кажется, кто-то провоцирует. Какая прокуратура?!
ЯКУБОВСКИЙ. Но официально, после того, как Руцкой в газете написал это… Вам, наверное, говорил Виктор Павлович.
БАРАННИКОВА. Да, я читала газету.
ЯКУБОВСКИЙ. А, даже читали! Официально же все заявления вице-президента образовали комиссию. И она проверяет. Я тайны не рассказываю, это по телевизору показывают…
БАРАННИКОВА. Да, я смотрела.
ЯКУБОВСКИЙ. Они допрашивали Гайдара, Шумейко, Хижу… Достаточно большой круг людей. Работа у них такая, наверное.
БАРАННИКОВА. Да, конечно. Тебе и волноваться даже нечего, и являться нечего. А чего тебе являться? Не думаю, что это необходимо.
ЯКУБОВСКИЙ. Я тоже не думаю.
БАРАННИКОВА. Да, да, да, да. Ты там не волнуйся. Всё нормально, всё образуется.
ЯКУБОВСКИЙ. Чисто процессуально я боюсь, что если сейчас ко мне претензий никаких нету, да? То потом они скажут: простите, вы от нас скрываетесь.
БАРАННИКОВА. Ничего там быть не должно. Нет! Ну я обговорю, я скажу, конечно. Я всё передам, не волнуйся, Димуль.
ЯКУБОВСКИЙ. Просто, чтоб мне как-то знать, что делать.
БАРАННИКОВА. Да ничего тут особенного нет. Я тебе не консультант, я
ЯКУБОВСКИЙ. Нет, Людмила Константиновна, вы как раз консультант. Женщина (помните, как в этом фильме-то было: «Место встречи изменить нельзя»?), женщина – она сердцем чует.
БАРАННИКОВА. Вот, вот. Сердцем чую, что ничего страшного нет. Никакие тебе вызовы не нужны. Живи на здоровье там.
ЯКУБОВСКИЙ. Ясненько. Да они же мне их присылают.
БАРАННИКОВА. Ну что присылают? Это ничего не значит. Вот Горбачеву присылали на суд конституционный. Однако он не пошел. Всё образуется. В России всё образуется. У всех всё будет нормально.
ЯКУБОВСКИЙ. Я понял. А когда образуется, вы не знаете.
БАРАННИКОВА. Уже образовывается. Сейчас Конституцию примут, успокоятся вокруг нее. А закон – это основа.
ЯКУБОВСКИЙ. Ладненько, Людмила Константиновна, спасибо вам. Я тогда попробую еще раз перезвонить.
БАРАННИКОВА. Всего доброго, Димуль.
ЯКУБОВСКИЙ. Виктор Палыч! Доброе утро, это я.
БАРАННИКОВ. Привет, Дима, привет.
ЯКУБОВСКИЙ. Виктор Павлович, я рассказывал Людмиле Константиновне, ситуация какая возникает. Хотел попросить как-то помочь в этой ситуации.
БАРАННИКОВ. Что там у тебя?
