ДРУЖИНИНА. Это такое благо, что я сейчас вас вижу визуально! И могу вам сказать: какое благо, что вы поставили вовремя точку! Потому что я думала, что через секунду вы скажете, что вы ходили с Путиным в писсуар и какого цвета у него плавки! (
Когда шум утих, микрофон достался отцу Александру. Не вступаясь за Доренко, священник возразил даме только на последнюю фразу.
Отец АЛЕКСАНДР. Такие важные вещи, как символика, – их нельзя принимать большинством голосов.
С этой простой и верной мыслью опять начали спорить, опять закричали о гимне, о Глинке…
Было непонятно: они что? – не заметили доренковского сообщения про «еще одну войну» ради гарантированного срока? Или – побоялись заметить?
Дружинина, давая отповедь Доренке, выглядела очень достойно. Она гневалась, но держала себя в руках, произнести грубые оскорбительные слова себе не позволила, помнила, что кругом люди, что прямой эфир – миллионы зрителей. Она отхлестала нашкодившего, наградой ей были бурные аплодисменты, смех…
И никто не заметил подмены.
Разве Доренко рассказывал о личном? Нет, он говорил о важнейших государственных вещах. Но вместе того, чтобы разобраться в его сообщении, на него опрокинули писсуар, отмахнулись, забыли и пошли дальше.
Доренко выпороли не за то, что сказал, а зачем, мол, выдал?
А зачем Путин все это говорил?
Это же извращение умов: поносить того, кто сообщил о преступлении, а самого преступления не замечать.
Опыт есть. Поносили Сахарова, Солженицына (и многих еще) за то, что они говорили о преступлениях власти. Преступниками называли именно тех, кто разоблачал действительные преступления. «Агенты мирового империализма», «мирового сионизма», «литературные власовцы», «выродки», «отщепенцы» – клеймили лучших.
Обладай Доренко тем моральным авторитетом, который был у Сахарова, цена доренковским словам была бы иная. И к ним, может быть, отнеслись бы внимательнее. Говорю «может быть», потому что и на Сахарова топали ногами, и ржали, и не давали говорить.
Доренко – плохой? очень плохой? ужасно плохой? – но разве
Да, вызов бывает ложный. И если оказалось, что ложный, тогда негодяя надо ловить и наказывать. А тут ловить не надо. Доренко не анонимку написал, а публично выступил.
Если сказал правду – наградить за смелость. Клевещет – судить за ложь. Но отмахнуться, сделать выговор за бестактность?.. Доренко – журналист, знает цену словам и цену точности. И недаром подчеркнул, что передает разговор практически дословно. Если не клялся Путину хранить тайну… А если даже поклялся и обманул, то это личная проблема самого Доренко, нас мало касается.
Путин говорил с журналистом. Обязанность журналиста – собирать и распространять информацию.
Проблема не в том, что рассказал, а в том, почему так долго не рассказывал. Разговор-то был летом, а рассказал зимой. Чего ждал полгода? Но и понять легко. Такие вещи рассказывать страшно. Могут быть неприятности, и большие. Рискнул наконец, однако в награду – смех, брань, общее осуждение и ни слова в поддержку, а самое главное – никакой попытки разобраться в сути.
А по сути выходит вот что: одна антитеррористическая операция – первый срок, еще одна – второй срок. После таких сообщений в нормальной стране была бы создана парламентская комиссия, встал бы вопрос об импичменте. Две с половиной тысячи погибших солдат и офицеров, тысячи раненых, сотни тысяч беженцев и неизвестно сколько убитых мирных жителей – это вам не следы Клинтона на блузке Моники.
Похоже, мы не успеваем понять то, что слышим. В следующую секунду раздается что-то другое, еще более громкое, пусть дурацкое, но громкое и новое. И внимание уже отвлечено. Шпиону дали двадцать лет, в Приморье вымерз еще один город, еще один автобус попал под поезд, Кучма распорядился «убрать» неугодного журналиста, землетрясение в Тбилиси (или в Баку?)… – а ведь у людей полно своих проблем, скоро Новый год, что подать на стол, что подарить, где взять денег… Да пошли вы к черту, да надоели вы хуже горькой редьки…
Доренко выступил смело, а в ответ насмешки. Не желая думать о смысле слов, сказанных неугодным человеком, не заметили и еще очень важную вещь.
Действительно, второй срок Путину обеспечен, хотя бы потому, что оппозиции нет. Ни коммунисты, ни правые, ни «Яблоко» оппозицией не являются. Это просто критики, не более того.
Настоящая оппозиция всегда направлена на захват власти. Если она законопослушна, если хочет взять власть не танками, а на выборах, она критикует так: «Это не так, и это не так! Отдайте нам власть, и мы сделаем жизнь прекрасной!» Вот этого «отдайте нам власть» не звучит ни у кого из наших «оппозиционеров», это им даже и во сне уже не снится. И значит, у Путина действительно есть минимум восемь лет.
Если о Путине высказался человек, к которому многие относятся с большим сомнением, то о патриархе высказался человек безупречной репутации. Еще одна разница: видно было, что Доренко очень хочет сказать о Путине; и видно было, что отец Александр (Борисов) не хочет говорить о патриархе. Но уйти от прямого вопроса о. Александр не смог. Он замечательно понятно объяснял, почему он против советского гимна, и в конце сказал:
Отец АЛЕКСАНДР…Я льщу себя надеждой, что это можно объяснить Владимиру Владимировичу Путину, за которого я тоже голосовал, и я не теряю уважения к нему, но, как всякий человек, он может ошибаться. Его должны убедить мы с вами, гражданское общество. Мы должны понять, что гимн Советского Союза, он всех разделяет. А музыка Глинки пусть всех объединяет.
Светлана СОРОКИНА
Отец АЛЕКСАНДР. Патриарх вначале совершенно ясно дал понять, что он не в восторге от этого гимна. Но он не был услышан. И он это понял. Поэтому патриарх не стал жертвовать уже сложившимися хорошими, добрыми отношениями только для того, чтобы еще раз повторить свое мнение.
СОРОКИНА. Целесообразность?
Отец АЛЕКСАНДР. Безусловно. Зачем повторять, если это ничего не даст? Для него согласие, которое установилось, гораздо важнее. В конце концов это вопрос политический, а не церковный.
Повторю: очень хорошо было видно, что священник не хочет говорить о позиции патриарха, о своем отношении к этой позиции, но и лукавить не хочет. Не может себе позволить ни того, ни другого.
Репутация о. Александра такова, что в его словах сомневаться не приходится. А раз так, тем более надо вдуматься в суть того, что он сформулировал так деликатно.
А суть такова. Патриарх изменил свое мнение. Он был против гимна, а стал за. Ради спасения Церкви? Но ее не преследуют. Наоборот, поощряют всячески. Значит, не для Церкви. Значит, ради себя.
По сути о. Александр сказал, что патриарх отказался от идеи ради выгоды. Даже если бы речь шла о общецерковной выгоде (какой?) – все равно более тяжкого приговора христианину, высшему иерарху православной церкви вынести нельзя. Иисус сказал: «Что пользы, если приобретете весь мир, а себя потеряете?» И далее – о невозможности для потерявших себя войти в Царствие Божие.
Патриарх высказался за советский гимн. А ведь это гимн не просто безбожников, но именно тех, кто физически уничтожил сотни тысяч священников, разрушил тысячи церквей. (Только в Москве в 1917 году было более тысячи церквей и часовен. К 1988-му осталось сорок пять. Только при Хрущеве, уже под этот гимн, было уничтожено двадцать пять тысяч церквей. Даже фашисты, даже татаро-монгольские орды этого не делали.)
Но участники передачи торопились, рвались сказать свое, и слово о патриархе так же, как слово о
