Версаля в столицу — центр революции — и поместило его среди народа.
Глава III
С 6 октября 1789 г. до смерти Мирабо в апреле 1791 г.
Эпоха, о которой говорится в этой главе, более замечательна резким разделением партий, чем важными историческими событиями. По мере того, как преобразовывалась государственная организация и законы, люди, интересов которых это касалось, стали противодействовать им. С самого созыва Генеральных штатов революция приобрела себе врага в лице двора; после соединения сословий и отмены привилегий к нему присоединилось дворянство; с установлением одного Законодательного собрания и неприятием двух палат — ее врагами стали министры и сторонники английского государственного строя. Против нее же стали провинции, как только проведено было разделение на департаменты. Со времени появления декрета об имуществах и гражданском устройстве духовенства — противниками ее стали все священники; после издания новых военных законов — все офицерство. Казалось бы, Собранию не надо было вводить столько перемен сразу, чтобы не создавать себе стольких врагов, но общие планы Собрания, его нужды, а также происки противников принуждали его к этому.
Как двор, после 14 июля, так и Собрание, после 5 и 6 октября, имели своих эмигрантов. Мунье и Лалли-Толендаль вышли из Собрания, отчаявшись в осуществлении свободы, раз их мнение не имело более последователей. Убежденные в правильности своих взглядов, они хотели, чтобы народ, освободив 14 июля Собрание, не вмешивался больше в политику. Это требование означало только непонимание революционных увлечений. Стоит раз воспользоваться услугами народа, чтобы стало трудным затем устранить его вмешательство; лучше поэтому, не сопротивляясь, стремиться регулировать это вмешательство. Лалли-Толендаль отказался от звания француза и возвратился в Англию, страну его предков. Мунье отправился в свою провинцию Дофине, где он намеревался поднять восстание против Собрания. Было, однако, непоследовательно ввиду недовольства одним восстанием поднимать другое, в особенности столь выгодное для противной партии; его же собственная партия была слишком слаба, чтобы противодействовать в одно и то же время и старому режиму, и напору революции. Несмотря на все свое влияние в Дофине, где он управлял прежними возмущениями, Мунье не мог из нее создать, как хотел, душу восстания, но его слабая попытка показала Собранию, что старинная провинциальная организация может привести к гражданской войне и потому должна быть реформирована.
После 5 и 6 октября народные представители последовали за королем в столицу, где их присутствие помогло водворению спокойствия. Народ был удовлетворен прибытием короля; причины, заставившие его волноваться, миновали. Герцог Орлеанский, которого правильно или нет называли инициатором волнений, был удален; он согласился уехать с поручением в Англию. Лафайет решился поддерживать порядок; Национальная гвардия, одушевленная лучшими желаниями, привыкала все более и более к дисциплине и повиновению; муниципалитет после неизбежного во всяком новом учреждении первоначального неустройства стал все более приобретать авторитет. Оставалась еще одна причина недовольства — голод. Несмотря на самопожертвование и предупредительность комитета, занятого снабжением населения съестными припасами, ежедневные народные собрания мешали общественному спокойствию. Однажды народ, во время страдания легко поддающийся обману, но ложному доносу задушил некоего Франсуа, булочника, о котором ходили несправедливые слухи, что он скупает хлеб. Тогда 21 октября был издан военный закон, который давал муниципалитету право действовать вооруженной силой войска для рассеяния сборищ, если народ не расходился по предварительно сделанному приглашению. Власть была в руках класса, заинтересованного в порядке; городские власти и Национальная гвардия были подчинены Собранию; стимулом этого времени было подчинение законам. Депутаты стремились только к завершению конституции и преобразованию государства. Они должны были спешить с этим, так как их враги создавали им препятствия, пользуясь для этого остатками старого режима. На всякую их попытку подобного рода депутаты отвечали изданием декрета, который, изменяя старый порядок вещей, отнимал у них средства нападения одно за другим.
Собрание начало с того, что разделило королевство правильным и равномерным образом. Провинция, с сожалением взиравшая на отмену своих привилегий, составляла отдельные государства с достаточно обширной территорией и слишком самостоятельной администрацией, — следовало ограничить их пространство, дать им новые названия и подчинить их общему управлению. 22 октября Сьейес и Туре представили Собранию проект от имени комиссии, два месяца занимавшейся этим вопросом, и Собрание приняло его.
Франция была разделена на 83 департамента, одинаковых по пространству и количеству населения; департаменты были разделены на округа, округа на кантоны. Администрация была в иерархическом отношении везде одинакова. В каждом департаменте был административный совет, состоявший из тридцати шести членов, и исполнительный комитет из пяти; первый из них, как показывает само название, постановлял решения, второй приводил их в исполнение. Округ был устроен по тому же образцу, но только в меньшем масштабе, и у него был административный совет и исполнительный комитет, только количество членов в них было меньше, и они были поставлены в зависимость от административных учреждений департамента. Кантон, состоящий из пяти-шести приходов, был только избирательной единицей, — активные граждане (а чтобы быть таковыми, следовало платить налог в размере трехдневного заработка) [25] собирались для выборов депутатов и судей. Все в новом плане было подчинено выборному началу, но выборы были двухстепенные. Было сочтено неосторожным предоставить массе прямой выбор депутатов, но в то же время отстранить ее совсем признавалось несправедливым; из затруднения полагали выйти при помощи двухстепенной подачи голосов. Активные граждане кантона избирали из своей среды выборщиков с целью при их посредстве избрать депутатов в Национальное собрание, администрацию департамента и округа и, наконец, судей. В каждом департаменте имелся уголовный, в каждом округе гражданский, а в каждом кантоне мировой суд.
Таково было устройство департамента. Оставалось еще создать такое же для общины. Управление общины было вручено общему совету и муниципалитету, число членов которого было пропорционально населению городов. Муниципальные чиновники выбирались непосредственно народом, и только они одни могли требовать содействия военной силы в случае беспорядка. Община составляла первую степень ассоциации, королевство — последнюю, департаменты были посредниками между общиной и государством, между интересами общегосударственными и чисто местными[26].
Установление этого плана давало народу господство; от самих граждан зависело избрание судей; им была вверена их собственная администрация; они делились на такие группы, которые, не лишая государство подвижности, поддерживали связь между его частями, не позволяя им обособиться. План этот был причиной недовольства многих провинций. Лангедок и Бретань протестовали против нового деления государства, а в свою очередь парламенты Меца, Руана, Бордо и Тулузы поднялись против уничтожения вакационных палат[27], отмены сословных преимуществ и сословного управления в провинциях. Представители старого режима не брезгали ничем, чтобы остановить Собрание в его шествии к нововведениям; дворянство волновало провинции, парламенты постановляли решения, духовенство издавало послания, а писатели пользовались свободой печати, чтобы нападать на революцию. Главными врагами революции были дворяне и духовенство. Парламенты не имели связи с нацией и составляли только судебную корпорацию, опасность со стороны которой устранялась уничтожением парламентов, тогда как
