— Ладно, мамочка, не мучайся. Я вижу, что тебе не терпится прочитать письмо. А ты хорошо себя чувствуешь?
— Хорошо, Настенька, хорошо. Срок еще маленький, месяц всего. Ладно, девчонки, ложитесь спать. И помните, про мою беременность никому ни слова.
— И даже Машке? — спросила Настя.
— Ей особенно. Дашеньке столько же, сколько Маше, но она взрослее. Машка тут же всем разболтает. Эта примета такая, девчонки, лучше чтобы никто не знал.
Маринка видела, как блеснули от радости глаза Дашеньки. Ей доверили тайну, которую Маринка даже не хотела доверять своей младшей дочери. Господи, но почему эта девочка такая взрослая? Неужели события, которые произошли, так повлияли на нее? А может, сыграло роль то, что она была старшей в семье? Ведь она помнит, что Света всегда говорила о Даше как о взрослой. Маринка уложила девчонок. Дашенька уснула сразу, а Настена на верхней полке еще долго читала книжку. Маринка терпеливо ждала, пока она ни уснет, листала журнал, совершенно не видя его. Что же в письме? Наконец Настя выключила свет. Маринка прислушалась. Дыхание девочки стало ровным, слава Богу, уснула. Дрожащей рукой Маринка вскрыла конверт. Бумага была очень плотной, но разве это бумага? Материал, на котором было написано письмо, был ей неизвестен. По-моему, это кожа. Она осторожно развернула письмо, в нем был текст следующего содержания:
Поздравляю тебя с успешным применением данной тебе силы. Тебе следует прибыть на шабаш 22 июня в полночь. Тебе разрешается участвовать в шабаше, развлекаться. Не разрешается подходить и разговаривать со своей дочерью. Для подписания нашего контракта ты вернешься в сторожку своего деда, где и будет лежать оный. Подписать ты его должна своей кровью. На размышление тебе дается ровно сутки после шабаша. Ты можешь вписать в него вместо себя имя любой своей дочери. А я оставляю за собой право взять твою дочь, как когда-то взял тебя. После подписания, 23 июня в полночь, ты положишь его на то же место, где он лежал до подписания. Затем ты сразу отправишься в деревню. Я оставляю за собой право в любой момент посетить тебя для обсуждения наших дальнейших совместных действий. Люцифер.
Маринка перечитывала письмо снова и снова. Он явно угрожал ей, знает, что ради детей она пойдет на все. Вдруг текст стал бледнеть и исчез совсем, как будто его и не было.
— Он не разрешает мне увидеться с Ольгой! Придется мне обмануть его. Я еду только для этого. Если я с ней не встречусь, то эта моя вина просто сожрет меня. Почему он не разрешает поговорить с ней? Он чего-то боится. Но чего? Всю ночь Маринка промучилась, мысли не давали ей покоя. Утром Настена воскликнула:
— Мамочка, что с тобой? Ты так плохо выглядишь! Что-то плохое в письме?
— Не знаю, Настена, чего-то всю ночь не спала.
— Будешь спать днем, — безапелляционно заявила Настя.
— Что скажет дед, когда увидит тебя такую завтра?
— Ладно, не ворчи, посплю днем.
Маринка любила поспать утром подольше, а ночью засыпала с трудом. Она была совой. С начала семейной жизни это мешало ей, ведь Сережа засыпал рано и просыпался бодрым утром. Потом Маринка привыкла к этому, и даже стала получать от этого удовольствие. Маринке нравилось лежать в кровати и наблюдать, как муж собирается на работу. Она наблюдала за Сережей и радовалась своему счастью. От воспоминаний о Сереже у нее потеплело на сердце.
Наконец путешествие закончилось. Маринка никогда не видела столько людей на их станции,
— Видно шабаш будет крупный. Многие приветливо ей кивали. На перроне их встречал Николай.
— Коля, а что с дедушкой? Почему он нас не встречает? — спросила тревожено Маринка.
— Он что-то приболел. У него модная болезнь: депрессия называется. Машка все время у нас, с нами ей веселей. Баба Алла ушла в книгу: сидит целый день над ней, не ест, не пьет, не отзывается. Дед видно, тоскует по ней. Раньше-то они дружили, а теперь что произошло с бабой Аллой, ума не приложу.
Ей разрешили читать вторую часть, — догадалась Маринка, а вслух сказала:
— Ладно, мы поднимем ему настроение. Видишь, у меня еще дочка появилась, Дашенькой зовут. Коль, я понимаю, мы вас с Клавой постоянно нагружаем своими детьми, ты уж не сердись на нас.
— Да ты что, Маринка? С ума сошла? Такие вещи говоришь, да нам твои дети как родные. Ты же знаешь. Клавушка у меня такая хозяйка, любит всех кормить, вот мне с ней повезло! Как узнала она, что вы едете, так вчера целый день готовила, пироги пекла, ждет вас, радуется. Ты меня просто обижаешь. У вас в городе все по-другому. Здесь мы все живем одной семьей, все помогаем друг другу. А Машка с нашей Сонечкой, как две сестрички. Вот нам бог послал Сонечку. А Клавушка еще хотела аборт делать. А теперь так мне благодарна, что отговорил. Эта наш поскребыш, наша радость. Ты же знаешь, не молодая она уже, чтобы рожать, а вот, решилась, и такая радость.
— Я очень рада за вас, Коля.
Каждый раз Маринка удивлялась Николаю, вспоминая каким он был раньше.
— Как там Васька поживает?
— Папка? Да ничего, нормально все у них.
— Они в отпуск не собираются?
— Собираются, но ты же знаешь, Настя ненавидит нашу деревню, ей Турцию подавай. Через месяц поедут туда. Настя все злится на Аллочку, что та у нее дочку отобрала. Но я-то знаю, вины в этом Аллочкиной нет. Коль, а баба Алла что, и ночью за книгой сидит?
— Нет, ночью она спит, утром завтракает, и за книгу. И до полночи сидит не шелохнувшись. Как-то Алиска попыталась ее о чем-то спросить. Человек к ней пришел с какой-то бедой, так Алиска ее не смогла дозваться. Ждали, пока она сама в себя придет. Что там в этой книге? Ты не знаешь?
— Откуда мне знать? Слушай, а на машине как быстро!
— Да, часа за два доедем, это тебе не на лошади тащиться.
— Мам, — подала голос Настя, — знаешь, а у меня в деревне жених есть. Бегает за мной.
— Кто ж такой?
— Да Митька, ты его знаешь.
— Подожди, так он старше тебя на восемь лет!
— Ну, мамочка, ты и даешь! Что же мне с малолетками делать?
Сердце у Маринки тревожно забилось. А Коля сказал:
— Да ты не тревожься, уехал он, в армию забрали. Тебе, пигалица, просил передать, чтобы ждала его честно. Потому что он все равно на тебе женится, когда ты подрастешь.
Настя зарделась от гордости. Ей только что сделали предложение. А Маринка сказала:
— Настя, а не староват ли он для тебя, ведь разница в возрасте — восемь лет.
— Нет, мам, он классный, и потом не восемь, а семь, ты прибавила целый год. Ему через четыре месяца двадцать будет. И почему я ему адрес не дала, он бы мне письма писал?
Николай заулыбался:
— А знаешь, он ведь нам написал и оставил адрес части, где служит.
— Мамочка, ура! Митька мне писать будет!
— Господи, как рано повзрослела дочь, хотя, если вспомнить, что у меня было в ее возрасте, так волосы встают дыбом от ужаса. Не хотела бы я, чтобы моя девочка испытала подобное.
42
Приехали они еще быстрей, чем планировали. Машин мало было на дороге. Дома им были очень рады. Дед так вообще заплакал.
— Совсем он стал, как ребенок, — грустно подумала Маринка. — Дед, что ты, не расстраивайся, мы сегодня с тобой в лес пойдем, шалет искать.
— Какой там шалет, дочка? Видна не судьба мене яго найти. В мой век он так и не появился. Таперь искать некому. Вы все городския, нихто из моих потомков к энтому не пристрастился, а жаль.
