поступок. В этот вечер все складывалось как нельзя лучше, и первый в жизни подарок — крошечный флакон духов, купленный им в городе, кажется, обрадовал избалованную Валентину, и настроение у нее было праздничное.
В общежитии по вечерам Руслан с друзьями иногда ходил в гости к своим сокурсницам, ровесницам Валентины, и видел, что почти каждая из них вела альбом, где чуть ли не на первой странице, рядом с алой розой или сердечком, пронзенным стрелой, было изящно выведено изречение: «Умри, но не дай поцелуя без любви!»
Эта многократно встречавшаяся фраза и настораживала Руслана…
…В тот день потеплело. Улеглась бушевавшая весь день метель, и близкое зимнее небо, усыпанное звездами, освещало занесенную сугробами улицу. Оба в предчувствии чего-то необычного волновались и несли всякий восторженный вздор. А дорога, поначалу такая неблизкая, все сокращалась и сокращалась, и уже вдали завиднелся огонек в окне ее дома. Руслан, помогая ей одолевать сугробы, переходил то слева направо, то справа налево, все примериваясь, как бы неожиданнее и половчее поцеловать ее. Но все казалось не так, не то, и он даже взмок от волнения. Она, конечно же, догадавшись о его намерении, волновалась не меньше и считала, что, будь она мальчишкой, уже десять раз сумела бы исполнить свое желание. Одолевая очередной невысокий сугроб, она, как бы падая, повернулась к нему лицом и ухватилась за него, словно обняла, и Руслану ничего не оставалось, как ткнуться губами в близкое, жаркое, чуть запрокинутое лицо. На мгновение он ощутил мокрую прядь ее волос и краем губ уткнулся в высвободившийся пуховый платок, вот и весь скоротечный, в секунду, поцелуй. Едва у него мелькнула мысль, что нужно бы повторить этот полусостоявшийся поцелуй, как вдруг она залепила ему такую затрещину, что у него посыпались искры из глаз, и, вырвавшись из его рук, побежала. Побежала, широко, как крылья, раскинув руки. В ту же секунду Маринюка словно пронзило: все происшедшее и происходящее он уже где-то видел, и неоднократно, и знал, что будет дальше. Да, все это он видел в кино. Сейчас «героиня» будет осторожно, незаметно оглядываться, а он, «герой», значит, согласно киноверсии, должен побежать вслед. И действительно, отбежав на несколько шагов, не сбавляя темпа, она потихоньку оглянулась. Сделать это ловко, изящно, как в кино, она не могла — мешали тяжелое зимнее пальто и теплый пуховый платок. Она все бежала и все чаще оглядывалась, а он стоял, как вкопанный, не включаясь в киноигру, и вдруг разразился смехом, перешедшим в истерику. У дома руки-крылья Валентины обвисли, она постояла минутку, так ничего и не поняв, и исчезла в залитом лунным светом дворе.
Когда истерический смех неожиданно оборвался, Руслан заплакал. Плакал горько, навзрыд. Утирая мокрой шапкой лицо, только пуще размазывал по щекам злые слезы… До каких высот поднял он ее в своем воображении, какими чертами наделил, какой возвышенной видел ее, что сам с ней рядом казался ничтожным и недостойным… и надо же… Даже беспросветные дуры — сестрички Деменюк или незаметная Динка Могилева, безуспешно добивавшаяся его благосклонности, не догадались бы так глупо копировать кинозвезд.
Много позже, когда подводил в жизни какие-то итоги или вспоминал прошедшее, никогда первой своей любовью он не называл Валю Комарову, хотя история их взаимоотношений была долгой, тянулась целых три года. Она почти не вспоминалась ему, а ведь когда-то казалось, что девочка с голубым бантом, в жаркой ладошке которой поблескивает серебряная монетка, никогда не изгладится из его памяти.
На пустынной заснеженной улице горькими отроческими слезами была оплакана первая любовь, и такой ценой было сделано открытие, должное служить предупреждением всю жизнь: как смешно и небезопасно лицедействовать в жизни…
* * *
Последние семь лет работал Маринюк в крупной организации республиканского значения в группе АСУ (автоматизированная система управления), с тех пор, как была принята благая директива, на американский манер, повсюду перейти на компьютерное решение проблем. Беда в том, что проблемы были, имелась группа, не было только компьютера, и в обозримом будущем его тоже не предвиделось. В группе, кроме начальника, имевшего специальное образование по вычислительным установкам, никто компьютера и в глаза не видел. Руководство понимало фиктивность группы, но упразднить отдел не могло, требовалось внедрять АСУ, нужно было шагать в ногу с прогрессом, и штаты были спущены сверху — не пропадать же деньгам зря! Отдел вычислительной техники оказывался кстати, когда требовалось устроить на время чью- нибудь племянницу, жену, дочку, которой понадобилась справка с места работы для поступления в вуз. В таком вот отделе и работал последние годы Руслан. Нельзя сказать, что они совсем уж ничего не делали. Приходил вдруг какой-нибудь запрос, и работники АСУ бежали то в плановый, то в производственный отдел и, получив данные, высчитанные на арифмометрах и обыкновенных счетах с костяшками, писали отчеты по своему ведомству. Года два подряд занимались они, по японскому образцу, тем, что высчитывали неблагоприятные дни в месяце, когда не следовало выходить на работу или требовалось быть особо осторожным, нужное в общем-то дело. Для этого они собирали многочисленные данные о работниках и закладывали в компьютер, арендуемый в другом конце города. Этих листов с крестиками и ноликами, что вывешивались в холле рядом с приказами, ожидали с большим нетерпением. Особенно радовались те, кому выпадали подряд три нуля: они означали, что в этот день на работу ходить не рекомендуется. Неизвестно, как долго бы действовала японская система в тресте, если бы один из работников, получивших таким образом выходной, не учинил в ресторане скандал и схлопотал пятнадцать суток.
Если заглянуть в трудовую биографию Маринюка повнимательнее, обнаружилось бы, что занимался и он серьезным и стоящим делом. Учился Руслан в техникуме хорошо и диплом имел с отличием, что давало ему право на зачисление в институт на льготных условиях. Но, как ни хотелось Маринюку учиться, жизнью на стипендию он был сыт по горло. В девятнадцать лет получив направление в пристанционный совхоз неподалеку от Ченгельды, через два года он уезжал оттуда, в селе остались школа, больница, пекарня, клуб да с десяток сборных домов. Все эти стройки он начал с нуля, а сдал под ключ, хотя не было тогда ни «Межколхозстроя», ни передвижных механизированных колонн «Сельстроя», все было построено собственными силами, или, как называют теперь, хозяйственным способом. Одного этого поселка на берегу Сырдарьи было бы достаточно, чтобы зачелся ему след на земле, но там, в жарких, продуваемых насквозь ветрами казахских степях, он оставил и еще одну память о себе.
Кому доводилось проезжать поездом Ташкент — Москва, тот непременно видел между станциями Арысь и Актюбинск мусульманские захоронения — мазары. Они появляются неожиданно среди голой, ровной, как стол, степи, словно сказочные восточные города. К высокому, выцветшему от жары небу тянутся дивной архитектуры голубые купола и изящные башенки — минареты мазаров, фамильных склепов степных казахов. Обычай этот — возводить в степи мазары знатным или «святым» людям, воинам или девушкам, молва о красоте которых достигла Балхаша или песенного Баян-аула,— идет у казахов из глубины веков. За редким исключением, возводились усыпальницы из обыкновенного сырцового кирпича, и время свело их на нет. Каменные, дошедшие из глубины веков до наших дней, сохранились лишь на станции Туркестан. Но описание дивных мазаров живет в легендах и преданиях, что рассказывают акыны под аккомпанемент домбры на больших торжествах. В последние двадцать с небольшим лет, с тех пор как в эти края пришел достаток, связанный прежде всего с освоением целины, появились новые мазары, радующие глаз среди бескрайней степи. Если бы кто-нибудь занялся изучением архитектуры мазаров, возникших в самом начале шестидесятых годов, то непременно обнаружил бы, что разновидностей их всего шесть.
Конечно, время вносит новые детали, орнаменты, но до сих пор даже среди вновь построенных чаще всего встречаются шесть вариантов, некогда спроектированных Маринюком. Да, так получилось, что автором этих легких, изящных сооружений был Руслан.
Через полгода, когда он энергично взялся за совхозное строительство и имя его уже с уважением стали произносить в округе, а потому был он зван гостеприимными казахами на свадьбы и иные торжества, услышал Руслан в доме чабана Османбека-ага, что до сих пор не выполнил тот просьбы отца — не возвел на его могиле мазар, как обещал когда-то. И деньги, мол, есть, и с материалами нет проблем, сокрушался чабан, да как его строить, если отец только на словах описывал, каким хотел видеть свой «последний дом». Чабана Маринюк уважал и видел, как переживает этот немолодой, с седой головой человек, потому и вызвался помочь. Как в каждом журналисте живет тайная надежда стать писателем, так почти каждый строитель в душе архитектор.
В долгие зимние ночи удивительно быстро сделал он проект мазара для Османбека-ага. Общий вид набросал на отдельном листе ватмана, в красках, как должно быть в натуре. Не поленился, подсчитал даже
