поклонников у Вики было немало, настойчиво замуж никто не звал. Она не любила Павлодар, на ее взгляд, он сплошь был населен незамужними женщинами, а мужчины были заняты лишь одним — работой.
Энергии инженеру Кораблевой было не занимать, а уж если женщина что-то замыслит, остановить ее невозможно. Она как движущийся под уклон локомотив — несется, пока есть путь. И вот тактика наступления разработана, кони роют копытами землю, шашки наголо. Вперед! Для начала Вика обменяла свою двухкомнатную квартиру на однокомнатную, зато на одной лестничной площадке с Фалиным. В любом случае она не особенно проигрывала: долго оставаться в холодном, ветреном Павлодаре не собиралась.
Потом она познакомилась с бабушкой из соседнего подъезда, которая убирала квартиру и вела несложное хозяйство Фалина. Так Вика впервые вошла в квартиру Александра Михайловича и увидела на стене фотографию.
Кораблева, конечно, девушку за сестренку не приняла, однако ничего выдающегося в ней не нашла, только подумала: «Господи, до чего же он наивный! Школьная фотография… А я-то думала, у него что-то серьезней в жизни произошло, если он до сих пор не женат».
В общем, она начала осаду, тщательно планируя каждый свой шаг, анализируя каждый прошедший день. Два месяца кряду рассчитывала время по минутам, чтобы случайно не столкнуться с Фалиным в подъезде, этого требовал скрупулезно выверенный план, и, по расчетам Вики, ошибка была исключена. Наконец, долгожданный момент настал. Когда Александр Михайлович однажды утром увидел на своей лестничной площадке Кораблеву, он удивился, что так давно живет с ней рядом и не встречался раньше.
Слишком высока была ставка, потому Вика не торопила события. Но осенью ей повезло: Фалин, сутками пропадавший на объектах, сильно простудился и неожиданно слег с высокой температурой. И когда приехавший врач «скорой» сказал, что возле больного постоянно должен кто-нибудь находиться, местком упросил Кораблеву, как соседку, подежурить у главного инженера. Ее даже от работы освободили на это время. Фалин метался в жару, подолгу бывал в забытьи, и Вика, как и всякая женщина, прониклась к больному и слабому искренней жалостью. В эти дни вдвоем с бабушкой они привели в порядок очень запущенную холостяцкую квартиру, так что коллеги Фалина, навещавшие главного инженера, говорили шутя: давно, мол, пора Александру Михайловичу завести хозяйку в доме. И, заговорщицки посматривая друг на друга, добавляли: тем более, если такая милая и умелая под боком. Вика, прежде не жаловавшая кухни, поутру бегала на рынок, покупала свежую сметану, молоко, тщательно выбирала курицу. Она готовила наваристый бульон и сама с ложки кормила обессилевшего и исхудавшего Фалина. Две недели она неотлучно находилась рядом с ним, была хозяйкой в его доме. Выздоровевший Фалин смущенно благодарил ее горячо, сказал, что он теперь — в неоплатном долгу перед ней. Ушла она скромно, тихо, как и должно по ее сценарию. Месяц–другой после выздоровления соседа старалась меньше попадаться ему на глаза и на работе, и дома.
Впрочем, это было не так уж сложно: Фалин уходил рано, приходил поздно, постоянно пропадал на объектах. Однажды поздним вечером он вернулся домой прямо с объекта с друзьями. Выпить у него нашлось кое-что, а закусить оказалось нечем, тогда кто-то и вспомнил о соседке Кораблевой. Вика приготовила быстренько салат, нажарила отбивных, умело, со вкусом накрыла стол, и приятели волей–неволей вновь заговорили про женитьбу Фалина. Пора, мол, кончать с холостой жизнью, видишь, как нужна хозяйка в доме, тогда, мол, и проблем не будет с закуской. Шутили, конечно, но Вика, слышавшая на кухне эти разговоры, и вида не подавала, как ей это на руку.
У Фалина был телевизор — премия, как лучшему рационализатору–изобретателю. Включал он его, правда, редко, не до концертов и фильмов ему было. Однажды, когда его на неделю вызвали в Москву, Кораблева попросила, если можно, оставить ключи: должны показывать многосерийную постановку «Сага о Форсайтах», и ей хотелось бы посмотреть. Фалин не только отдал ключи, но сказал, что она в любой день может приходить смотреть телевизор. Но Вика не особенно надоедала Фалину, появлялась лишь, когда он отсутствовал, к счастью, это случалось часто. После ее визитов Фалин замечал, что на кухне все сияло, ванна блестела, а полы были вымыты. Как бы тщательно ни убирала бабуля, но разве ей было сравниться с Викой? После ее посещений оставалась какая-то особая, стерильная чистота. Как-то, отлучившись на день,— а ездил он в дальние карьеры, откуда поступал щебень на бетонный узел,— Александр Михайлович, вернувшись, не узнал своей квартиры: вся мебель была расставлена по-иному, оттого и столовая, и спальня преобразились, стали просторнее, светлее. Просто неузнаваемой стала квартира. «Ну и рационализатор, не додумался мебель расставить как следует»,— с улыбкой подумал Фалин. Он, конечно, догадался, что это затея Кораблевой, бабуле одной передвинуть все это не под силу, да и ни к чему.
Однажды он прилетел из командировки ночью. Веселый от того, что поездка оказалась удачной, насвистывая какую-то мелодию, он поднялся к себе. Открыл дверь, включил свет в прихожей и услышал шум работавшего вхолостую телевизора. Он тихонько вошел в комнату. Было уже далеко за полночь, передачи все закончились, а Вика, в роскошном голубом пеньюаре, с распущенными волосами, заснула на диване. Фалин присел на краешек дивана, сначала хотел разбудить ее, а потом передумал: зачем — смутится, сконфузится девушка. Поправил сползший с коленей пеньюар, принес ей подушку, накрыл пледом и выключил телевизор.
«Красивая девушка, добрая…» — подумал, засыпая, Фалин.
На Новый год Фалина пригласили в компанию сослуживцы, люди в основном семейные. Оказалась там и Вика Кораблева. Вечер был славный, шумный. За полночь, весело отметив встречу Нового года по местному и по московскому времени, стали расходиться. Погода стояла для Павлодара редкостноя: ни ветерка, по-киношному медленно падал мягкий снег. Всю дорогу до дома они дурачились, как школьники, а у подъезда Вика, задохнувшись от бега, спросила:
— Фалин, хотите еще шампанского?
И Александр Михайлович ответил:
— Хочу!
На площадке, пока Фалин рылся по карманам, отыскивая ключ, Вика распахнула свою дверь и сказала:
— Сегодня шампанским угощаю я, потому что очень хочу, чтобы этот год принес мне много радости.
У нее был накрыт стол, в углу стояла наряженная елка, Вика, как сказочная фея, повела рукой, и елка вспыхнула разноцветными огнями.
— Какая ты молодец, Вика! — вырвалось у Фалина. Он даже в ладоши похлопал.
Когда разлили пенящееся шампанское, Вика, подняв бокал, попросила его достать из-под елки пакет.
— Александр Михайлович, дорогой сосед, это мой новогодний подарок — теплый пуловер из исландской шерсти. Надеюсь, вам в нем будет тепло и никогда больше не придется болеть. Вам болеть, а мне ухаживать за вами, хотя это было совсем не трудно.
Фалин смутился, не зная, что и сказать, но Кораблева не растерялась, засмеявшись, проронила:
— Да не смущайтесь вы так. Восьмое марта не за горами, у вас будет возможность ответить…
Она включила радиолу и в танго, обняв его за плечи, сказала:
— Фалин, милый мой сосед, неужели, кроме бетона, железобетона и стальных конструкций, вы ни в чем не разбираетесь? Я ведь люблю вас, Сашенька, и уже давно…
Фалин молчал, смотрел куда-то поверх плеча, и Вика на миг растерялась. Чтобы избежать тягостной паузы, она уже хотела поцеловать его, как Фалин вдруг спросил:
— И давно это случилось?
— Давно, Сашенька,— вздохнула Вика.— Давно, уже восемь месяцев.
Фалин улыбнулся:
— А я, Вика, влюблен уже одиннадцать лет, понимаешь, одиннадцать. Когда мы познакомились, она оканчивала восьмой класс, а я учился на втором курсе техникума.
— Это в ту девочку, чья фотография у тебя на столе?
— У меня в жизни не было другой, Вика. Когда-нибудь, в другой раз, я расскажу тебе о ней, о Тамаре. А теперь я, пожалуй, пойду. Светлеет уже…
Вика протестующе подняла руку.
