Достав портмоне, он спросил:
– Сколько с меня? – Он запомнил слова главаря «за наш счет» и не хотел мелочиться в глазах красивой женщины.
Но Наргиз запротестовала:
– В другой раз. Сегодня в день примирения считайте подарком от «Лидо».
Коста подхватил сумку с пола, молодой в обе руки тяжеленные корзины, и они отправились в обратный путь. На самом выезде из города, на обочине, белые «Жигули» поджидала «Волга» Парсегяна, кроме владельца машины в ней находились Ариф и Карен. Пропустив машину вперед, они потихоньку поехали вслед, Карен всю дорогу сокрушался, что Коста без них справится с бандой.
За столом шла напряженная игра, и на их появление не обратили особого внимания, только Лютый, раздававший карты, спросил мельком у сопровождающего:
– Ну, как дела?
– Все о`кей, в лучшем виде, хозяйка еще подарок тебе передала, сейчас обалдеете. – И выхватив оба блока «Мальборо» из сумки, молодой кинул их на стол. Их тут же бросились разрывать и делить.
Коста тем временем, ловко открыв всю дюжину пива, доставил их тоже играющим. Пиво вызвало больший восторг, чем сигареты, и все, дружно задрав головы, принялись пить, а Коста стал выкладывать на диван деньги, и все хорошо это видели.
– Халдей, оставь деньги в покое, сами посчитаем, лучше накрой стол, как Лютый велел, – сказал кто-то, на миг оторвав от губ бутылку с пивом.
– Меня зовут Коста, – сказал почему-то гонец и продолжал: – Я сейчас накрою такой стол, век не забудете… – И тут же раздалась автоматная очередь, хотя Коста и не вынимал рук из яркой спортивной сумки с деньгами. Так и не доставая из «Адидаса» с двойным дном легкий израильский автомат «Узи», он продолжал стрелять, только один успел рвануться к приоткрытому окну и выпрыгнуть на улицу, но там его в ту же секунду настигла пуля Арифа, страховавшего именно окна. Через минуту-две все было кончено. В комнату с последними выстрелами ворвались Карен с Беспалым.
– Я же сказал, что он нам ничего не оставит, – сказал огорченно Карен.
И в этот момент Лютый на полу слабо шевельнулся и выронил из рук пистолет, так и не успев сделать ни одного выстрела.
– Ах, этот гад еще жив! – обрадованно вскрикнул Карен и, подойдя к главарю, добил его из нагана.
– Ну, теперь наведем марафет – и живо отсюда, надо быстрее на трассу, хотя «Узи» не «Калашников», выстрелы могли и засечь, – сказал Коста и стал складывать деньги с дивана и картежного стола в сумку.
Через несколько минут Лютого с дружками сложили в кучу и облили бензином, а когда «Жигули» съехали со двора, Беспалый подпалил строение с крыльца, чтобы дом запылал, когда они будут уже на Чимкентском тракте.
Камалов почти не выходил из дома без оружия. Опыт, интуиция бывшего розыскника подсказывали, что он находился под чьим-то пристальным вниманием, под колпаком, хотя он вряд ли мог привести хотя бы один пример, работали все-таки против него в высшей степени профессионалы, да и человек, стоявший за всем этим, видимо, хорошо изучил его и знал, какой опыт жизни у него за плечами.
Анализируя свое положение, он понял, что у врагов есть только два пути его устранения. Первый – используя ошибки на работе, дискредитировать как прокурора и убрать со столь важной должности. А второй – более радикальный и короткий – устранить физически, благо, участвуя в операциях, он представлял им этот шанс почти еженедельно. Слабость и ненадежность первого варианта ему казалась столь очевидной, что он отбросил его сразу. Вариант с дискредитацией требовал времени, а тут каждый день, каждая неделя имели огромное значение. К тому же вопрос о его несоответствии решался бы в Москве, и понадобились бы очень веские доводы, которые он, вряд ли представит своим противникам. Он не мог утверждать, что умом-разумом понял ситуацию в республике, не мог разложить все по полочкам со знаком «плюс» и «минус», но время не прошло для него даром. Все восточное в нем, доселе дремавшее, ожило, адаптировалось мгновенно, и с азартом бывшего охотника за оборотнями он ощущал, что нет тут для него неразгадываемых тайн и вот-вот он выйдет на того, кто дирижирует темными силами в крае.
В последнее время прокурора преследовала одна неприятность за другой. Стоило ему подписать ордер на арест какого-то высокого должностного лица, как тот в самый последний момент пускался в бега, а то обнаруживали его труп где-нибудь в парке или овраге. Или там, где предполагалась крупная конфискация имущества, в доме оставались одни голые стены, и вся наличность, демонстративно лежавшая на столе, выражалась в десятках рублей, что, видимо, должно было намекать на скромную жизнь от получки до получки, что потом, по прошествии времени, выгодно обыгрывалось в жалобах.
Камалов взял со стола подготовленный для него список, в ближайший месяц он должен был подписать ордер на арест этих людей, и стал внимательно просматривать.
«Кого же из них предупредят в первую очередь, а кого постараются убрать?» – думал он, припоминая дело каждого из внушительного ряда.
– Ачил Садыкович Шарипов, – прочитал он вслух и вспомнил, как упомянул фамилию высокого сановного лица из Совмина в гостях у своих родственников и какую в ответ получил информацию, до которой вряд ли бы добрался через прокуратуру.
Оказывается, зять Ачила Садыковича, майор ОБХСС Кудратов, жил неподалеку от них, в этой же махалле, и он узнал многое: и как Кудратов, пользуясь покровительством тестя, попал в ОБХСС, имея диплом культпросветучилища, и как там быстро продвинулся в чинах, и какой дом отгрохал, и какие пиры закатывает чуть ли не ежеквартально, и как денно-нощно везут ему все с доставкой на дом, да и сам редко с пустыми руками возвращается.
Прокурор хорошо помнил дело Шарипова, тесть ворочал более солидными делами, чем его вороватый зять из ОБХСС. Взгляд Камалова неожиданно упал на телефон, и ему вдруг пришла внезапная мысль.
Он поднял трубку и позвонил в следственный отдел.
– Пожалуйста, ускорьте дело Шарипова, через два дня я должен подписать ордер на его арест, есть такая команда сверху, – закончил он туманно.