устрашат предвидимые масштабы изменений в стране, в американской жизни…
Все это Клем уже пережил, и благополучно пережил, вот он сознавал — опять-таки благодаря специфике своего образования, — что он иной, нежели руководители другик автомобильных компаний.
Зачем же тогда Си-Джи затевает столь безнадежное дело?
Не может остановиться, вот почему. Не может. Не может…
Мисс Карринггон уже обзванивает господ президентов и председателей советов директоров, согласовывая день и место встречи. Отдел по связям с прессой готовит материалы, в которых приоткрывается суть грядущей революции — очень осторожно, чтобы серьезные люди заинтере-
Совались этой информацией и не отвергли ее с порога, вдумались.
Дьяволы, как они точно рассчитала удар! После того как «гуроа» Эйвона был стерт с лица земля, ни о какой полноценной информации не приходилось и думать. «Ничего, я с ними рассчитаюсь, вы у меня попляшете, когда вышка взлетит на воздух», — думал Си-Джи. Думал, понимая всю нелепость этой затеи в деле такого масштаба.
А может быть, и не так уж глупа эта затея; нефтепромыслы — штука оч-чень уязвимая…
И конечно, на встрече должен быть представитель правительства: иначе посчитают, что они собрались для согласования цен на автомобили, а это запрещено законом.
Может быть, надо встретиться еще с людьми из «Гринпис» — организация как-никак влиятельная; они должны костьми лечь, поддерживая идею электромобиля.
Приятно, однако, было сознавать, что при всех условиях циркониевые месторождения скуплены — перспективное имущество…
Так или примерно так думал Клемент Гилберт, отщелкивая заметки на компьютере, принимая посетителей — приятных и неприятных, важных и никчемушных, — отдавая распоряжения, проводя очередной совет директоров. К середине дня он и вовсе отключился от мыслей об электромобиле: дела крутились и завивались штопором. В этом штопоре начинало казаться, что нет ничего важнее, чем подготовка моделей будущего года, и новой коробки передач, и нового полуавтоматического пилота, и соглашения с «Боингом», и прочих сиюминутных дел. Но совсем глубоко, на донышке сознания, все время бродила мысль… не мысль даже — ощущение: не хочу возвращаться в пустой дом, хочу, чтобы Энн была рядом. И чтобы мальчишки. Неизвестно еще, где им опаснее, в этом европейском захолустье или дома.
Автор же Эпохального Изобретения, заваривший всю кашу, тоже был ей не рад — по причинам, о которых уже говорилось. Он тоже остался без своей женщины, а сверх того — без мастерской, книг и возможности ездить в книжный магазин «Границы» в Аня-Арборе. Стал изгнанником из-за собственной дурости — так он это ощущал, отлично зная при том, что дурости никакой не было, что он предвидел этот вариант задолго до своего визита к Клему Гилберту. Даже уверен был, что именно так и выйдет, только не знал, каким способом их прищучат, и потому купил кое-что в тихой Голландки. Некое имение, кроме домика в Занстадте. Ах, Голландия — сонная веселая страна с миллионом велосипедов! Не знала она, какого опасного гостя приютила… Не знала и дремала себе спокойно. Поля за домом Марты Лионель затянуло вечерней дымкой, смолкли овцы в загонах, на башне бывшей ратуши засветились часы. По шоссе проносились, тихо шурша, машины деревенских жителей, возвращающихся из Амстердама, от дневных трудов, И вот, умягченный вечерним спокойствием — а может быть, сияющими серыми глазищами Амалии, — Умник смирился с навязанной ему опекой, разрешил охранникам ночевать в доме а произнес таинственно: «До завтра перебьемся», Что будет завтра, не сказал. И уединился с Мартой — на целый час.
Остальные сидели по углам. Рональд — у себя, за компьютером; оттуда временами слышалось щелканье клавиш и жужжание большого принтера. Амалия — на кухне, довольно просторной и уютной, хотя и вытянутой в кишку на голландский манер. Джек сидел в углу в самом буквальном смысле — на полу гостиной, под окном, выходящим на улицу, — и дремал.
Наконец наверху послышались тяжелые шаги, и Эйвон негромко позвал:
— Эй, сторожевые псы! Сюда!
Они, как было договорено, прошмыгнули к лестнице вдоль стен. Умник стоял в двери своей спальни и делал приглашающие жесты; когда Амалия с Джекам вошли, скучливо промолвил:
— Будет так, ребятки… Завтра переезжаем в другое место, там для вас найдется работа… кой какая работа.
— Кое-какая? — немедля переспросила Амалия, — Не объясните ли, сэр?
— Я тут, э-э… имею маленький заводик… мастерскую… — врастяжку проговорил Умник. — Двадцать человек рабочих, выпускает электрическое такое… вы не поймете, Там есть жилой дом, побольше этого, на десять примерно комнат. В общем, сами увидите. Марта завтра едет закупать меблировку.
— Площадь завода большая? — спросил Джек.
— Три с половиной акра примерно.
— Огорожено?
— Голландии это незачем, сынок. И по месту незачем — говорю, сами увидите.
— Значит, будем охранять это предприятие? — наседал Джек. Он выспался, и ему хотелось поговорить.
— Если возьметесь, — лениво ответствовал Умник. — Но сначала будет уборка, обустройство… Одежду вот вам надо купить — тебе, например, чистая рубаха нужна, верно?
— Еще как нужна, сэр, — чистосердечно сказал Джек.
Он был стандартный американец и привык менять рубашки, а желательно и джинсы, каждый день как минимум. О носках и говорить нечего. Во Франкфурте он, правда, сменил рубашку (ужаснувшись европейским ценам), но когда это было!
— Вот видишь… Как у вас с деньгами, ребятишки? Есть на что купить приличную одежку, комбинезоны рабочие, все такое? Чеки ваши тут не примут.
— А кредитные карточки примут, — выпалила Амалия, которая уже сто раз прокляла себя за то, что ринулась на поиски, не взяв с собой ничего — ни одежды, ни обуви.
— Еще спасибо скажут, Амми… Значит, завтра езжай с Мартой, купишь то, что надо, на обоих, а ты, Джонни, поедешь с нами прямо туда.
Из-за причуд английского языка «Джек» есть уменьшительное от имени «Джов» — так же, как «Джонни». А из-за странностей американского обихода, уменьшительным именем можно официально пользоваться как полным, наглядным примером чему служит президент Билл Клинтон, полное имя которого (Уильям) все давно и прочно забыли.
Джек хотел было сказать, что он — именно Джек, а не Джон, однако решил не вязаться с этим чудаком,
— Это далеко? — спросила Амалия.
— Э, тут все близко, здесь тебе не Америка… Ты, значит, его обмерь или как там полагается — нас с Роном Марта уже измерила вдоль и поперек. Отличная компания! — объявил Умник с неожиданным весельем, — Все примчались чуть не нагишом!
Амалия сразу оценила новую перспективу; возможно, там легче будет наладить охрану, — если Мабен пришлет людей, как обещал. Она осторожно спросила:
— Простите, Джошуа, но могу я вызвать сюда подкрепление для охраны? Вдвоем, вы же понимаете, мы мало чего стоим, верно?
Умник встал и заходил по комнате, бубня под нос какую-то мелодию. Амми вслушалась и поняла, что это — знаменитая негритянская духовная песня «Отпусти народ мой». Старая, как мир; в представлении Амалии — едва ли не как сама Библия.
Наконец Умник заговорил:
— Охрану заводить, наверное, надо, И тебе я верю. Жаку вашему — верю. А средствам связи не верю. Поручиться могу, его телефоны прослушиваются. Согласна?
— Вам виднее, — сказала Амалия. — Мы с Джеком не знаем общей обстановки, информации у нас — почти что ноль, Джошуа. — Было очень странно называть его чужим именем. Она вздохнула и закончила:
— Не знаю, что и предложить.
— Я тоже не знаю, — сказал Умник. — Но подумаю
