С. ПОЛЕТАЕВ
Озорники
(повесть)
ОТ АВТОРА
Когда я начинал свою книгу и назвал ее «Озорники», я думал только о подростках, о том возрасте, в котором главное — пробуждение самостоятельности, желание жить по-своему, никому не подчиняясь, радостно ощущая свои растущие силы и значительность. Но вот теперь, когда книга закончена, я увидел, как много места в ней захватили взрослые с их серьезными спорами, сложными отношениями и даже любовью. Да и не только они, но и космические пришельцы, случайно залетевшие к нам в поисках живой и теплой планеты, где можно было бы спастись от угрожающей им гибели.
Значит, подумал я, без предисловия не обойтись. И чтобы растолковать, как я понимаю книгу, написал с десяток страниц, а потом вдруг подумал: разве читатели сами не разберутся? А если даже разберутся не так, как я или кто-то другой, то разве такая уж беда? Ведь сколько голов, столько и умов. Главное в том, чтобы книга не оставила вас равнодушными. И чтобы возникли какие-то собственные мысли. И если уж есть что-то важное, на чем бы стоило всем сойтись, так это на том, что дети и взрослые — несколько разные миры. И что детство — не только подготовка к взрослой жизни, как думают иные взрослые. А взрослые существуют не только для того, чтобы детям что-то давать, как думают иные легкомысленные ребята. И что каждый период в жизни человека — великая ценность.
Эти вот мысли и вдохновляли меня, когда я писал свою книгу. И если ребята, для которых она написана, а также и взрослые, которым она случайно попадется, станут понимать друг друга чуточку лучше, то что же еще надо? Ничего больше и не надо.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Разведчики Клиасты
Памяти С. М. Георгиевской
ТРУДНЫЙ ДЕНЬ В ЖИЗНИ БРОНИ ХМЕЛЕВСКОЙ
СУДЬЯ УДАЛЯЕТ СЕБЯ С ПОЛЯ
С тех пор как следопыты из лагеря «Рассвет», прочесывая однажды лесные угодья, обнаружили лагерь «Огонек», о существовании которого они не подозревали, возникла игра, получившая название «Лесные робинзоны». На игру уходил почти весь день. Даже обед ребятам привозили в лес. На просторной поляне команды обоих лагерей соревновались в тушении пожаров, лазании по деревьям, собирании лекарственных трав и разгадывании ботанических викторин. Но венцом лесной робинзонады был обычный футбольный матч.
На лесном стадионе к началу матча собрались на этот раз не только ребята, но и вожатые, воспитатели, уборщицы, прачки, шоферы — словом, все, кто был свободен от дежурств. Болельщики густо лежали у самых бровок футбольного поля, следя за мячом, подбадривая криками, хлопками и свистом своих игроков. Первый тайм не дал результата — счет не был открыт. Зато во втором ровно через минуту после начала игры вратарь «Рассвета» вытащил из сетки мяч. А судившая встречу вожатая Броня Хмелевская, страшно волнуясь за свою команду, начала усердствовать, придираясь к малейшим нарушениям и карая за ошибки не столько чужих, сколько своих. Больше всего она боялась, что ее обвинят в пристрастии к своей команде. За драку у ворот «Рассвета», возникшую явно по инициативе противников, она удалила с поля защитника собственной команды и не назначила замены. Неумолимое ее судейство привело к полному падению морального духа команды, в результате — три пропущенных мяча. Броня металась по полю, кричала, стыдила, страдала за свою команду, но не щадила ее. В конце концов она не вытерпела и в нарушение международных правил футбольной игры объявила трехминутный перерыв.
— В чем дело, друзья? — спросила она, грозно поблескивая очками. — Ваня, ты почему спишь, когда тебе пасуют? А где, Миляев, твоя хваленая реакция? Неужели это ты — знаменитый бомбардир Разуваев? Я не узнаю вас, мальчики! Придется вам перестроиться, друзья. Ты, Оскар, пойдешь в защиту, а в ворота стану я. Судить будет Степа.
— А может, позвать Рустема? — робко заикнулся кто-то.
— Обойдется без него, — решительно сказала Броня.
Так произошел единственный в истории футбола случай, когда судья своею властью сам встал в ворота. Неожиданная перетасовка вызвала оживление среди болельщиков, но никто не посмел оспорить решение судьи. Высокая, длинноногая вожатая спрятала косу за майку и встала в ворота, пригнув голову и уперев в бока кулаки. Она сумела на время поднять дух своей команды, и вскоре бомбардир Разуваев отквитал один мяч. Однако на большее игроков не хватило. Команда «Огонька», придя в себя от смущения перед необычным очкастым вратарем, в каких-нибудь пять минут забила два гола. Вдобавок, кинувшись на мяч, Броня в свалке раздавила очки. Дело шло к скандальному провалу. Среди зрителей поднялся ропот. И тогда Броня решилась на новую акцию, неизвестную в футболе. Невероятно, но факт — она удалила с поля себя. Она поняла, что во всем виновата сама и ей не место на футбольном поле. Но прежде чем уйти, она поставила в ворота Оскара Лютикова, дала ряд указаний судье Степе Шитикову и только после этого скрылась в подлеске. Там, спрятавшись в кустах, она разревелась, переживая свое поражение как крупную педагогическую катастрофу. Броня согласилась на судейство только по настоянию старшего вожатого лагеря Рустема. Он считал, что она может все, потому что у нее блестящие организаторские способности, а в футболе главное — правильно расставить силы. Она же, дурочка, поверила ему. И сейчас расплачивалась за свое легковерие. А вообще-то она втайне даже презирала футбол. Если эта игра что-то и давала самим игрокам в смысле физического развития, то какая польза от нее громадным массам болельщиков с их исступленными криками, лишенными всякого смысла? Особенно осуждала Броня в футболе дух местничества и нездорового ажиотажа: вопреки всякой логике, чувству справедливости и равенства надо обязательно переживать почему-то только за свою команду. А чем она лучше другой? Разве ребята из другой команды не такие же дети? Разве их разделяют какие-то враждебные интересы?
Рассуждая таким образом, Броня постепенно успокоилась и стала прислушиваться к крикам с футбольного поля. Кажется, судил сейчас Рустем. Ох, уж этот Рустем! Нет бы сразу взять на себя судейство (он был судьей-разрядником), так надо было подвести ее и команду.
Броня встала с земли и огляделась. Без очков было непривычно. Кустарники громоздились, не имея четких очертаний. Теперь она думала о том, что, наверно, вот так видели мир художники-импрессионисты. Убирая подробности, искусство лучше и четче передает уже не самую реальность, а отношение к ней творца, состояние художника. Броня мысленно зафиксировала эту мысль, чтобы потом, в свободное время,
