– Ну да.
– Бабку Оришку знаете? Ведьму... С ней, говорят, приехала.
– Так это, может, ее дочка?
– Какая там, к черту, дочка?
– А та, про которую она вечно болтает... Пан ее какой-то забрал, что ли.
– Может, и она. Что-то Горпыны не видать, она этой бабке какой-то родственницей приходится.
– Родная племянница. Оришка с матерью Горпыны – родные сестры.
– Послать бы ее к бабке – расспросить...
Псаломщик запел херувимскую, все усердно начали молиться, и разговор прекратился.
После херувимской народ двинулся к притвору.
– Вот и Горпына пошла, – снова услышала Христя чей-то голос позади.
– Она, она. Постойте, я подойду, спрошу ее.
Христя оглянулась. Чернявая, высокая и толстая молодица в синем халате и в оранжевом платке прошла мимо нее. «Да это ж Ивга, что за Тимофея вышла... Как растолстела. Если б она узнала меня, что было бы! Еще больше почернела бы от зависти».
Ивга подошла к двум женщинам, о чем-то беседовавшим. Одна из них была небольшого роста, круглолицая, другая высокая, сухощавая. Ивга что-то шепнула им; долговязая, сильно закашлявшись, наклонилась, и Христя заметила, как та повела глазами в ее сторону. Неужели это Горпына? Постаревшая, желтая, глаза запали, щеки сморщились.
Поп с дароносицей ушел в алтарь, за ним со здоровенной свечой, в другую дверь, прошел пономарь. Христе лицо его показалось знакомым. Она где-то видела его, но не может припомнить. Псаломщик надтреснутым голосом запел «царя», и народ подался назад.
– Сказала, что спросит бабку и скажет, – снова услышала Христя голос Ивги.
– Только не пропусти ее.
– Нет. Я ее подстерегу у выхода.
– Ну и любопытная эта Ивга!
– Да и язычок у нее! Недаром говорят, муж в солдаты ушел.
– А ей и горя мало. Она запрягла старого Супруна и ездит на нем. Все добро покойной Хиври перешло к ней. Удивляюсь, как Горпына молчит. Я б на ее месте исполосовала среди бела дня эту черную рожу.
– Она, может, думает, что если будет с Ивгой в ладу, то после смерти старика и ей что-нибудь перепадет.
– Пусть дожидается. Ивга его так прибрала к рукам, что ничего уж из добра не выпустит.
Разговор умолк. С алтаря доносился голос попа, а с клироса глухое завывание псаломщика. В церкви становилось все более душно. Дым от ладана облаками плыл над молящимися, клубился у потемневшего свода, из дальних углов доносился кашель. Ударили на «Достойно». Народ, прослушав «Верую», начал понемногу выходить на паперть. Когда началось «Свят, свят...», около Христи стало совсем пусто. Ктитор гасил свечи. В церкви стемнело. Она стала похожей на склеп – тусклые лики святых сумрачно глядели с иконостаса.
Несколько женщин с малыми детьми столпились у царских врат, дети плакали, матери, шикая, укачивали их. Христе стало не по себе, и она намеревалась выйти наружу. Но, повернувшись, она увидела Ивгу, которая что-то быстро тараторила двум молодицам. Христя осталась.
– Ну что? – услышала она.
– Какая-то панночка. Из губернии приехала с Колесником, что купил Веселый Кут, – громко шептала Ивга.
– В гору пошел Колесник, а мясником был. Одна наша девка, что в городе служила, рассказывала. Жена его дома осталась. Не взял ее с собой. Куда ж ей, она совсем простая, а он в паны вышел, – сказала другая.
– Когда мужиком был и жена работала с утра до ночи, она нужна была, а теперь, когда паном стал, на что ему жена.
– Там, в губернии, немало есть таких... Может, он и привез себе... – продолжала Ивга.
– Неужели? Стар уж...
– Стар! Бабка говорит, что у него только девчата на уме. От таких старых бед не оберешься!
С шумом откинули полог на церковных вратах, люди начали бормотать молитвы, разговоры затихли. Испугавшиеся дети подняли рев. Поп с чашей в руках показался из алтаря. «Со страхом Божьим», – послышалось. Женщины, наклонив головы, подошли к попу. Началось причастие.
Христя отошла к дверям. Духота и детский плач ее донимали. А у входа так хорошо! Легкий ветерок продувает, видна зелень кладбища; солнышко пробивается сквозь густые кроны лип, играет на траве – словно узорчатый ковер разостлан по земле. А на нем людей видимо-невидимо: резвится детвора, в холодке уселись девчата, лукаво поглядывая на проходящих парубков, степенно проходят старшие. На липах громко чирикают воробьи, заглушая говор и церковное пение. Христе кажется, что снаружи – настоящая радостная жизнь, а тут – тишина, сумрак, глухой закуток, куда приходят люди исповедоваться перед Богом. Она задумалась, сравнивая эти два столь различных мира. Туда, на свет, тянула ее молодость, – там веселье и забавы, все, чем хороша жизнь, а тут – мрак, глухое бормотание попа, надтреснутый голос псаломщика, запах ладана, дым – все, что холодом обдавало сердце. И отчего так происходит: туда тебя тянет, а от этого, хоть оно и свято, отталкивает... Трудное, видать, дело – спасение.
– Батюшка поздравляют вас с воскресением и велели поднести вам эту просфору, – услышала Христя.
Глядь – перед ней стоит пономарь и держит в руках оловянную тарелочку с высокой просфорой. Да это же Федор Супруненко! Христя оглянулась – все взоры устремлены на них. От смущения у нее потемнело в глазах. Не обопрись она о косяк, так, вероятно, свалилась бы. Лицо ее стало красным, как сафьян. Она стояла растерянная, не зная, что предпринять. Только когда Федор повторил наказ батюшки, она взяла с тарелочки просфору. Федор ушел. «За кого они меня принимают?» – думала она, прислонившись к двери, чтобы ни на кого не глядеть. Те недолгие минуты, которые оставались до конца обедни, казались ей вечностью. Она уж больше ни о чем не думала, только – как бы скорее кончилась служба, чтобы уйти отсюда на свежий воздух.
Наконец толпа заколыхалась и повалила из церкви. Христя проворно выбежала через боковую дверь и пошла к воротам, чувствуя на себе любопытные взгляды сотен глаз. Она готова была провалиться сквозь землю, только бы скрыться от этих пронизывающих взглядов.
– А я вас давно жду, – услыхала она голос Оришки. – В церкви не нашла, так уж, думаю, стану у ворот, не пропущу.
– Идемте, бабуся, вот наша повозка, – сказала Христя и поспешно двинулась вперед, потому что снова начала собираться толпа.
– Да постойте, панночка. Я вам что-то скажу, – остановила ее Оришка.
Христя оглянулась.
– Тут у меня есть родственница. Просила зайти к ней после обедни. Мы вас поджидали, а потом она побежала домой приготовиться. Может, вы пожалуете к ней в хату. Она рада будет, а вы увидите, как живут люди в селе.
– Ладно, ладно. Идем же скорее, – сказала Христя и пошла вперед. За нею поплелась Оришка и чуть не упала, наступив на полы своего длинного халата.
– Ох, уж эти мне балахоны! Ну их! – ворчала Оришка, подойдя к повозке, на которой уже сидела Христя.
Она нетерпеливо ерзала, ожидая, пока усядется Оришка. Наконец та взобралась на повозку. Поехали... Слава Богу! Христя почувствовала себя так, словно вырвалась из тюрьмы, и с облегчением вздохнула.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Стой, Василь, стой! – крикнула Оришка, когда они проезжали по улице.
– Потеряли что-нибудь? – спросил Кравченко, придерживая коня.
