одуванчиков и «мать-и-мачеха», буквально еще в первые дни цветущие, «вишневый», когда цветет кислая вишня, «липовец» — когда гречка, наконец — «всякий», когда все важные медоносы отцвели. На севере еще известен «сосновый» мед и «черемуховый», но этих медов на юге России не знали. Зато там был мед из цветов белой акации и подсолнуха, [были] жмыхи, коноплянное молоко и крепкий хлебный квас. Эти продукты богаты фосфором и витаминами.
Со Спаса-Преображенья лето быстро идет к концу, и уже после Успенья чувствуется, что подходит осень. У нас в этому времени выбраживали медовый сидр, а из пульпы, добавив сахару и воды, жали «кальвадос». Собственного винограда у нас было мало, но мы покупали молодое вино, и сначала держали его в бочках, а после разливали по бутылкам, а также делали шипучий сидр (яблочное шампанское). К этому времени из ягод оставался только терен (к октябрю) и шиповник (к ноябрю). Из них тоже готовили наливки, морсы, варенье, повидла, и гнали «фруктовую водку».
Близость города делала ненужными некоторые приготовления. Всегда можно было купить недостающее.
День Спаса-Преображения был вехой — концом лета, началом осени, концом молотьбы, первыми хлебами из новой пшеницы. Подходил сентябрь, капустная пора. Снимали на огородах и на бакшах капусту, рыли картошку и бураки. Дома уже секли капусту, солили, наполняли кадушки. Прекрасный, крепкий запах свежепросоленой капусты стоял в воздухе! Дети объедались кочанами,[56] остававшимися на столах. Ели их и взрослые. У нас их закладывали в капусту, где они лежали, и после шли в борщ. Наружный лист шел коням, коровам, свиньям и птице. Особенно любили его гуси, утки, куры. Иногда отец приказывал мелко рубить остаточный капустный лист и бросать его тут же птице. Гуси от капусты пьянели. Пьянели и утки. В среду, пятницу подавали к столу салат из сырой капусты с луком, маслом, уксусом. Мы этот салат очень любили. Но вот кончено «шинкованье», бураки засолены, кончался и земледельческий год. На дворе было прохладно. Солнце уже не грело.
Наша Праба Варвара поднималась до света, зажигала в летней кухне печь от огонька в зале, приговаривая: «Огнище, божище, взыграй! Слава тебе и домашним нашим Щурам и Пращурам! Гори, огныку,[57] гори ясно, чтоб в печи не гасло!» От первого огня она брала второй, зажигая свечу, и зажигала другие печи. «Огнык» у нее был
Рано, когда Прабка Варвара пошла в летнюю кухню, зажигать печь, я встал и кинулся за ней. Вот что она делала: она стала выгребать золу из печи. В последней здесь и там сверкали искры. Прабка выгребла споднюю золу, которая еще хранила раскаленные точечки, положила сверху «богородской травы» («ладина трава»), соломы и подула, приговаривая: «Огныку, Огныку, малый божику! Горы ясно, щоб в печи не гасло!.. И та тобою все бо очиститься, и та тобою все благословиться! Тай нехай нашому Роду будет добре! Та нехай в небе ягня сядыть, тай в кошари, в яри, тай хай Сокол-Огнычей до нас лытав, тай ты, Огныку-божику, горы, як ягня, абы Пращуры бачили! Свят, свят, свят есе! Будь благословен!»[58] Когда солома загоралась, она ее подталкивала глубже в печку, добавляла еще соломы, потом хворосту, и выбирала оставшуюся вчерашнюю золу, сметала ее в большое ведро и несла во двор, на кучу,[59] или же на «смеття[60]». Оттуда ее переносили позже на огород, где и разбрасывали. Я на всю жизнь сохранил понимание
Праба говорила, что «сама видела домовых». Она их называла «Главный Домовой-Батюшка», «Горешный», «Овинник», «Погребной», «Соломенник», «Огородник», «Курник-птичий», «Коровник», «Конюшенный», и другие, «Вяшки» и «Вяшата». «Вяшки» — совсем маленькие домовики, ростом с мизинец, а «Вяшата» — не больше пчелы. Все эти «домовики» кишат кругом, но находятся в строгом подчинении у «Батьки-Домового». Он их награждает и наказывает. Вся жизнь хозяев, у которых живет «Батька-домовой», зависит от его доброй охраны и помощи. Оскорблять Домового нельзя, иначе — «со двора уйдет!» Поэтому, по обычаю древних Пращуров, Праба Варвара ставила Домовому-Батьке «страву» — вареники, творог, сметану, крутые яйца и жбаник домашнего пива. Ставили и «страву» на «
Если «Батько-Домовой»
О Батьке-Домовом Праба Варвара говорила, что он добр и любит пошалить, спрятать какую-нибудь нужную вещь, нож или ножницы — ты ищешь, а он в углу посмеивается; когда видит, что ты уже отчаялся, тогда он тебя «наводит» на нее, а то и подбрасывает, иногда даже с шумом. Возможно, что процессии с козлом — «фракийского племени», Бессова,[63] и исходят из разработанного до мелочей «культа Домового», подкрепленного еще «вакхическим содержанием» («праздник молодого вина» в Грузии, и на Кавказе вообще). К сожалению, это тема, идущая вбок от основной нашей темы, и мы ее оставляем.
Но как бы то ни было, это — части культа «Агни-Ягня». Солнце — Ягненок в голубых степях Варуны- Яворуны. Он безмятежно пасется, будучи Сурой, или Сурией, но он — жертва за людей. «Огник-Ягня-Сура» — домашний очаг. Мы не делаем никаких ссылок, потому что все эти объяснения слышали от Прабы Варвары, которая — одна — стоила целого факультета истории и фольклора. Тем не менее, Афанасьев, Велетин, И. Тёрёх и другие дают