Если действительно молодую выдавали против воли, и она любила умыкателя, а тот с ней успевал скрыться и провести ночь, то он становился ее действительным мужем. Большей же частью это умыкание производилось для потехи. При этом дрались захватчики, гости, жених, все, кому не лень, особенно если уже успели к этому моменту подвыпить. Автору приходилось самому видеть такие сцены в детстве в Юрьевке. В случае же нападения с настоящей целью, невесту хватали у церкви, из-под венца, раньше, чем она входила на паперть.
Обычаи Мекленбургских фермеров, обряды и песни, конечно, отличны от Русских фольклорных данных, но есть между ними и нечто общее; поскольку это общее имеется, мы стараемся поставить параллели, сопоставить Русское со Славянским Мекленбургом того времени. Сходство, конечно, лежит в общем фоне, в циклах природы, которые являлись и для Славян Русской группы основным, затем — отношение к лошади, как известно, идущее издревле, со времен, еще соответсвующих Ассиро-Вавилонии, Шумеру и Акаду,[137] Египту, а именно, с тех пор, как начался Век Лошади.
Описывая их отношения друг с другом, Мармье отмечает их Христианское обращение: «Да хранит вас Бог!» Если друг рассказывает своему другу о несчастьи, первый утешает второго, говоря: «Слава Богу, что только это случилось! Могло быть гораздо хуже!» Они верны своим чувствам, но верны и ненависти и суевериям. Они совмещают доверчивость с наивностью детей и упорством Корсиканцев. Доказательством служит хотя бы воспоминание о Семилетней войне. Имеются целые деревни, где эта война оставила вид родовой ненависти к Пруссакам, и часто можно видеть крестьянина на ярмарке перед лавкой, полной товаров, повторяющего с упорством старого Мекленбуржца: «Прусский продукт — скверный продукт!»
Дальше Мармье сообщает, что они сохранили еще страх перед мистическими явлениями, как их предки два века тому назад. В конце XVII века в этой стране еще сжигали ведьм. Они их больше не сжигают, но боятся их и сейчас. Ведьмы и колдуны — друзья дьявола. Они после заплатят мучениями в аду, но пока они живы, они заставляют страдать Христиан.
Их взгляд отравлен, дыхание приносит заразу, и одно приближение их заставляет биться лошадей и выть собак. Если падет корова, закиснет молоко, испортится пиво, новопосаженное дерево погибнет, все это — дело колдунов и ведьм. В ночь под первое мая, в так называемую Вальпургиеву Ночь, фермер ставит три креста на дверях коровника, чтобы колдуны и ведьмы, летя на свой шабаш, не тронули бы их своим заклятьем. Как только рождается ребенок, сейчас же зажигают лампу, и пока он не крещен пастором, лампа продолжает гореть у его колыбели, чтобы злые духи не могли к нему подступиться.
Эти суеверные идеи уходят в далекое прошлое, охватывают настоящее и простираются в будущее. Крестьянин, боящийся за свой урожай, девушка, сомневающаяся в своей любви, загадывают, как части судьбы, как предзнаменование — по птичьему лету, (ищут знака) в волне, в осенних облаках, в весенних цветах. Особые крики ворон предвещают войну, своеобразный свист прялки — замужество (в южной России сыч приносит несчастье, а удод предвещает скорый отъезд). Если в день Святого Валентина девушка растопит свинец, выливая его в воду, она в нем видит образ будущего мужа. Если кто-либо из семьи должен умереть в году, на Новый Год можно видеть гроб на снегу крыши. Возвращаясь к ночи Святого Валентина, автор говорит, что в эту ночь девушкам снятся женихи».
«Английская традиция говорит, что в эту ночь падают с неба три капли: одна теряется в воздухе, другая проникает в недра земли и тертья падает в воду. Первая будит в воздухе творящие силы, вторая и третья будят жизнь растений и животных».
Говоря об этом абзаце, мы можем сказать, что он вполне совпадает с тем, что лежит в основе так называемых «суеверий» на юге России. Разница лишь в датах. Так, Английская легенда о Трех Каплях, падающих с неба, вполне совпадает с Тремя Росинками на Троицу по верованиям обитателей Юрьевки: первая падает на землю, пробуждая в ней растительную силу, вторая улетает с ветром и кропит поле, а третья падает в речку в Майскую Ночь (первое мая), после чего Русалки больше не могут сделать зла Христианину. Эта легенда, идущая из Ведийского источника, является символизацией Трех Шагов Вишну.[138]
Так как примитивные верования все народы более или менее Арийского происхождения получили из Ведийского источника, в них заключены и символы Ведизма. Мы не знаем, как проникли верования Арийских Славян в Англо-Саксонский фольклор, но они в нем имеются. Так, в Шотландии существует выражение «Мерроу!», однозначащее с нашим «чтоб тебя Мор-Мара взяла!» Мор-Мара — супружеская смертная чета. Она «душит умирающего и питается его жизненной силой». Потому Славяне, когда еще были Скифо- Сарматами, стремились прогнать эту чету криком, барабанами и металлическим звоном, вообще говоря, шумом. Так же делают и шаманы в Сибири.
Настоящий научный взгляд на «суеверия» уже иной. Теперь считают, что «за суевериями скрывается некая реальность». Их изучают, старательно записывают, но прежнее варварское отношение науки к ним, когда над суеверными людьми смеялись, истребило большинство этих суеверий, а главное — нарушило их стройный порядок, в котором был известный смысл.
Мармье говорит дальше: «Все стихии[139] имеют здесь добрых или злых гениев, невидимый и мистический мир касается всех сторон мира видимого и занимает все умы своими неопределимыми гармониями и сверхестественными проявлениями. В водах живет чудесный Музыкант, чарующий своей арфой и серебряными струнами ухо и душу рыбака, в лесу — Дух Мечты одиночества, обладающий нежным взором и издающий тихие вздохи, в воздухе старый Один, осужденный на постоянную скачку на своем коне, за всегда ускользающей добычей, за которой он охотится». Нет сомнения, что в этом образе Одина заключен другой, а именно — Небесного Всадника-Вестника Ашвина.
«Недра земли, горы заключают свой мир неутомимых гениев, хранящих алмазы и кующих металлы». Здесь, конечно, тоже переложение образа Небесного Кузнеца Твастыря [140] -Перуна на гениев подземного царства. Это Твастырь-Перун кует в Небесной Кузнице мечи и рала, согласно Ведам. Смешение легенд и перекладывание образов один на другой — постоянное явление в веках. Все народы, имевшие первоначальный стройный мифологический мир, кончали тем, что начинали путать Атрибуты Божеств. За первым смешением Атрибутов следует разделение религии, первоначально целостной, на отдельные культы, а затем на враждующие друг с другом религии, секты и, наконец, за этими изменениями следует смерть религии.
Мармье говорит дальше: «Старые замки, руины имеют [сво]их гостей, таинственных (обитателей), которые хранят развалины».
Как видно, во-первых, из этого описания, лошадь играет большую роль, и сам старый Один скачет во время охоты на своем неутомимом коне. Конная же охота — Иллирийская охота, что видно из рисунков на посуде, найденной в Германии, в могильниках. Эти рисунки, записи при помощи идеографического письма, достаточно многочисленны, и они совпадают с текстом «Книги об охоте», уже цитированной нами в предыдущих трудах на эту тему. Разрозненные упоминания о ней имеются и в Римских, и в Греческих источниках. Что касается духов, населяющих руины, то это общее явление для Славянского религиозного мировоззрения. В символике скачущего на коне Одина есть еще образ Иллирийского быта, а сам Мекленбургский быт является почти копией этого быта. Иллирийцы тоже жили большими поместьями, и челядь, работая в поле, ухаживая за скотом, пользовалась уважением хозяев и жила с ними одной жизнью. Хозяева развлекались охотой, причем любили скачки в поле, в погоне за зверем.
Надо отметить, что Германская мифология в сильной степени насыщена элементами Славянской, а последняя, вероятно, в значительной степени насыщена элементами мифологии Иллирийской.
Мармье говорит, что в старом Шверинском замке «живет Пук, существо невидимое, подвижное, читающее в сердцах людей как Асмодей,[141] которое сторожит день и ночь дворец, помогает чистым сердцем и тревожит без устали тех, на устах которых только фальшивая похвала, а в сердце одно предательство».
В этом абзаце мы без труда узнаем Славянского Домового. Как и в предыдущем случае его образ перекрыт образом Пука, или Пека. На юге Росси, сердясь, люди говорили: «Цур тебе, Пек!» Первое слово — испорченное Щур, т. е. дальний Пращур, уже ставший за давностью священным для каждого человека в силу культа Предков. Пек — второе лицо, сопутствующее Щура. От кого отворачивается Щур, тот принадлежит Пеку. Вероятно, Пек — Дух Зла. Поэтому и ад по-русски — пекло. То ли пекло происходит от «печь, жечь», то ли от того, что там обитает Пек (или Пеки).
