залу.
– Из-за такого неуважения к жизни, мне не верится, что они не уничтожат сами себя до того, как мы добъемся с ними мира, с честью или без. Я имею ввиду, разве возможны такие радикальные изменения в основании веры и ценностей? Разве клингоны захотят рисковать всем что они построили, и погрузить Империю в гражданскую войну, чтобы снова утвердить это тайное знание?
– Капитан, люди задавали себе эти вопросы много раз за свою историю, – ответил Спок. – Также как и мой собственный народ. Обе наши цивилизации затронули радикальные философские перемены за относительно короткий период времени. Поэтому кажется логичным предположить, что такой подвиг возможен и для клингонов.
– Если бы не клингоны со своей честью, – сказал Маккой, – Гарровик и остальные не были бы спасены, а мирная конференция вероятно потерпела бы неудачу.
Но Кирк был не так уж в этом уверен.
– Мы спасли заложников с помощью клингонов, но какой ценой? Они уничтожили сотни жизней на той планете ради удобства. Они попытались сорвать конференцию, они хотели уничтожить один из собственных кораблей и убить больше сотни своих собственных людей, лишь бы сохранить тайну. Действительно ли все это делалось во имя чести? Если ты должен убивать без разбора, чтобы обладать чем-то, разве это того стоит? Цель и в самом деле оправдывает средства?
– Конечно эта система ценностей не принята в нашем обществе, – сказал Спок. – Однако мы не можем судить клингонов по нашим социальным стандартам, капитан.
– Как вы можете такое говорить? – вспылил Кирк. Обвиняющая нотка в его вопросе не исчезла, но он все равно продолжил наседать. – Как мало будет стоить жизнь в клингонском пространстве, когда она войдет в конфликт с их целями? Мы уже видели как они обращаются со своими собственными людьми, и мы знаем, что они чувствуют по отношению к людям.
Он увидел ошеломление на лице Маккоя и тотчас же понял, насколько убедительными были его слова. Выражение лица Спока осталось нечитабельным, но Кирку показалось, что он увидел в глазах вулканца боль, а возможно и разочарование.
– Джим, – тихим голосом наконец произнес Маккой, – не все клингоны срывали конференцию, и не все клингоны против идеи о мире. – Он на миг смолк, чтобы сделать глубокий вдох, и добавил. – И не все клингоны убивали Дэвида Маркуса.
Эти слова вонзились в Кирка также, как заточенный клингонский клинок пронзил грудь его сына. Гнев вырвался наружу, когда он снова вспомнил, что оказался беспомощен предотвратить смерть Дэвида Маркуса.
– Возможно они не делали этого, – сказал он. – Но это позволял сделать их образ жизни. Завоевывать слабых, уничтожать беззащитных – вот их природа. Сколько еще невинных людей должны умереть, прежде чем вы увидите, кем именно являются клингоны?
Отвернувшись от своих друзей, Кирк пересек комнату отдыха, чтобы остановиться перед большими смотровыми окнами и штурвалом древнего парусного корабля, помещенного перед ними. В этой носовой области его корабля плексистайловые окна открывали вид на вращающийся вихрь звезд, среди которых на высокой деформации мчался «Энтерпрайз».
Вместо утешения, которое он обычно находил здесь, он чувствовал тревогу от того, что так открыто показал свой гнев. Решительная поддержка Маккоя давала ему причину бороться со своим гневом также, как логика Спока позволяла ему видеть вредные последствия своих необузданных эмоций. Сострадание и понимание друзей помогало ему оттеснить свою боль.
Но чего они не могли отогнать, так это образ безжизненного тела Дэвида Маркуса, который навсегда врезался в его память. Именно тогда, когда у него отняли сына, оптимизм ослепил его и заставил поверить, что между Федерацией и Клингонской Империей скоро наступит мир. Но нескольких жестов доброй воли оказалось недостаточно, чтобы искупить обман и предательство, которые совершили клингоны на его собственных глазах.
А значит, пока не наступит окончательный мир, он будет осторожен. И больше ничей сын не будет потерян из-за того, что он оказался не в состоянии увидеть истинное лицо врага. Глядя в замешательстве через смотровое окно в пустоту, окружающую его корабль, он знал, что его гнев скоро исчезнет. Со временем он перенаправит свою энергию на появившиеся сложные задачи или препятствия. Но даже когда «Энтерпрайз» ринется вперед через бескрайнее пространство космоса, Джеймс Кирк будет чувствовать семена боли, обиды, и ненависти, засевшие в его сердце, тянущие его назад в хаос гнева и отчаяния.
Он мог надеяться лишь на то, что когда-нибудь мечта о мире между его соотечественниками и клингонами будет достигнута, и это произойдет до того, как затаенные им темные эмоции окончательно его поглотят.
