Лера молча слушала.
— Отпусти ты их, дочка, — поднял голову Лобачев, и девушка различила в уголках его тускнеющих глаз бусинки слез. — Там они все остались. За чертой.
— И что, нет надежды?
— Надежда… — Лобачев скривился устало. — Я и слово-то это скоро забуду…
— Ой, Лерусик, привет! — в квартиру зашла Лобачевская жена, сжимающая ручонку их младшего сынишки. — Юра, ну ты расселся. Хоть бы чаем девчонку напоил!
— Спасибо, Вера Михайловна, — Лера встала. — Мне уже идти пора, дед просил не задерживаться.
— Ну ладно. Передавай ему привет, пусть тоже заходит.
— Обязательно передам. До свидания.
Перед тем как Лера закрыла за собой дверь, до нее донесся тихий голос Лобачева.
— За чертой…
В маленькой каморке, где обитал Птах, по обыкновению царил полумрак. Ровное пламя единственной карбидки едва освещало лики святых, смотревших на застывшую на пороге Леру грустными глазами с растрескавшихся икон.
— Птах, это я, Лера, — тихо позвала девушка. — Можно войти?
— Входи-входи, милая, — донеслось из дальнего угла. — Навести дедушку.
— Я посоветоваться зашла, — Лера осторожно присела рядом с лежащим на полу стариком.
— В дорогу дальнюю горлица собралась, — тихо пробормотал Птах, ворочаясь на своем матрасе, но не открывая глаз. — Манят душу тропинки новые, пути неисповедимые.
Хоть Лера и была к этому готова, она все равно вздрогнула. Эту особенность Птаха знали все. Вроде болтает сумасшедший старик всякий вздор, так ведь на то и сумасшедший. Поначалу смеялись, а как раз от раза сбываться стало, так и сторониться начали. Крепко думали, прежде чем за советом приходить. Только по серьезным поводам обращались. Поверять старику свои секреты было не страшно, так как после каждого своего «сеанса» у него жутко ломило голову, словно с похмелья, и напрочь отшибало память. Где такое с ним приключилось, одному Богу известно. То ли на поверхности, то ли еще где.
— Уйти я хочу, — тихо сказала Лера.
— Время положенное, горлица должна гнездо вить, — назидательно пробормотал неподвижный старик.
— Не будет свадьбы, — девушка отвернулась от Птаха и посмотрела на стоячее пламя карбидки. — Не пойду за него.
— А за море пойдешь? — лежащий старик по-прежнему не открывал глаз.
— Что, если родители живы? — не поворачиваясь, Лера, наконец, задала просящийся с языка вопрос. — Вдруг я могу их найти?
— И что с ними делать будешь? Хороводы водить? Нет там ничего. Здесь твои родители, — сухой палец ткнул девушку в грудь. — А поедешь — черным людям на корм пойдешь. Ионы во чреве китовом. Нельзя плыть.
— Я решила, — упрямо сказала Лера и повела плечами — перед глазами снова встало прыщавое лицо суженого Вити.
— Если так, зачем пришла? — ей показалось, что старик чуть улыбнулся под вечно всклокоченной бородой.
— Не знаю, — Лера потупилась, спрятав ладони между коленями.
— Ледяной плен не пустит, холодом душу скует, — тихо пробормотал Птах, повернулся и, взяв ее руку, что-то бережно вложил в нее, прикрыв подарок девичьими пальцами. — Молись.
— Я не умею, — растерялась девушка, смотря на свой сжатый кулак.
— И люди на ледяной земле не умеют, — странно ответил старик и протянул ей руки. — Дай мне длани свои.
— Зачем? — растерялась Лера, увидев, что ладони Птаха сильно обожжены.
— Дай мне длани свои, — терпеливо повторил тот. — И закрой глаза.
Поборов внутренний страх, девушка робко вложила свои руки в ладони старика. Они были холодными-прехолодными…
— Господи! — почувствовав ее прикосновение, негромко заговорил Птах. — Благодарю тебя за каждый день, что дан мне великою волей Твоею. Благодарю за еду и кров, насыщающие и согревающие меня. И верю, что все делается по высшему Твоему святому помышлению. Аминь!
Старец замолчал, и девушка решилась открыть глаза. Птах смотрел на нее и грустно улыбался.
— Повторяй ее иногда, и он будет рядом.
— Кто?
— Бог, который придумал тебя и меня, — порывшись под своей лежанкой, Птах протянул девушке маленький потрепанный томик. — Вот, тебе она нужнее.
— Что это? — Лера с любопытством посмотрела на книжку.
— Библия.
— Но я не могу! Это же вера, надежда! — излишне громко воскликнула девушка и, спохватившись, понизила голос, спешно подбирая слова. — Так многие говорят… Она же одна в убежище. Ее нельзя уносить.
— А толку-то? — усмехнулся старик и настойчиво сунул Лере книгу. — За все время у Пташки ее никто не попросил, а свадьбы да отпевания — это так, для ритуала больше. Бери. Теперь все в твоих руках: и вера, и надежда. Только любви нет. А в ней-то и сокрыт ключ к спасению м-м-м… — он поморщился, приложив пальцы к вискам. — Голова… голову ломит.
Это был сигнал, что Лере пора уходить.
— Пойду я, — спрятав книгу под тельняшку, она поднялась, от чего колыхнулось пламя карбидки. — Спасибо вам.
— С богом. Вспоминай Пташку.
Выходящая Лера тихонько прикрыла за собой дверь и разжала ладонь, на которой лежал маленький нательный крестик.
Оставшийся в каморке старик отвернулся к стене и, обняв себя за плечи, жалобно забормотал:
— И взглянул я, и вот Атом, и на нем всадник, которому имя смерть. И ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. И расступится твердая вода, и белое станет алым…
Ночью накануне отплытия Лера лежала на кровати, с нетерпением выжидая, когда дед, наконец, уснет.
Прислушавшись к себе, она еще раз убедилась, что решение приняла твердо, несмотря на странные подарки и увещевания Птаха, несмотря и на разговор с Лобачевым.
К побегу давно все было готово, и девушке оставалось лишь выждать удобный момент. Нервы были напряжены, как стальные канаты. Не обратил ли дед внимание, что она слишком много болтала за ужином? Не заподозрил ли чего? Сунув руку под кровать, Лера нащупала плотно набитый рюкзак. На месте. Порядок.
Еще раз проверила несколько аккуратно сложенных листков с планами атомохода в разрезе. Страницы из технической книги в библиотеке Лобачева, которые она вырезала, пока хозяев не было дома, в убежище давно не запирались на ключ. Лера сгорала от стыда, но куда в этом лабиринте без карты?
Вскоре за стенкой перестали возиться, и под дверью пропала неровная полоска света от затушенной карбидки. Еще немного посидев в тишине, Лера достала клочок бумаги с заранее составленной прощальной запиской. Дядя Миша спозаранку собирался совершить длительную вылазку, на целый день, и это могло послужить отличным поводом для неожиданной отлучки девушки, когда Ерофеич поутру обнаружит ее пустую кровать. С первой частью готово. А вот дальше… Дальше надежда на Юрика.
Несмотря на то что времени было в обрез, одевалась медленно. Каждая вещица и деталь, составляющие нехитрую начинку их простенького жилища, вдруг стали пронзительно родными. Немудрено,
