Ринальд был счастлив и горд столь убедительной победой короля Химата и не считал возможным как-то омрачать его торжество, невзирая на то, что у него самого причин для радости было немного.
Талгат, однако, заметил странное состояние человека, которого считал своим другом, и что-то вполголоса сказал брату. Химат пристально взглянул иа Ринальда и кивнул.
— Что с тобой, лэрд? — спросил он. — Почему у тебя на душе неспокойно?
— Нет, все прекрасно, — поспешно возразил тот, отводя глаза, — не обращай внимания. Я… так, может быть, немного устал.
— Неправда, — вмешался Талгат, — скажи, в чем дело, возможно, мы способны как-то помочь?
— Это вряд ли, парии, — вступил в разговор Айган, не проявляя должной учтивости, но Химат и Талгат уже успели почувствовать и понять его глубокое расположение к ним и не обращали внимания на некоторые отступления от пикета. — В его беде даже королевской власти не хватит, чтобы ее развеять.
— Айган, прекрати, — предостерегающе произнес Ринальд, — не надо.
— Нет, как раз надо, — настойчиво возразил тот, — я тоже не могу молча смотреть, как ты мучаешься. Но мне, эта женщина просто издевается над тобой!
Он решительно поднялся и направился в сторону Конана и Зенобии, рядом с которыми находилась кхитаянка.
— Господин, ты позволишь сказать несколько слов Лю Шен? — спросил он. — Мне придется для этого ненадолго лишить тебя ее общества.
Но Лю Шеи не сдвинулась и явно не собиралась беседовать с ним, молча вскинув глаза на своего короля в поисках защиты.
— Говори при мне, Айган, — решил Конан.
— Ну, ладно. Лю Шен, я не понимаю, почему ты отказываешь Ринальду во внимании, он что, до такой степени тебе отвратителен?
— Нет! Но мы… я не могу… не должна быть с ним, потому что этим навлеку гнев богов на нас обоих, — тихо отозвалась кхитаянка. — Я поклялась не идти против их воли.
— Да ведь ему твоя холодность страшнее гнева всех богов, — воскликнул Айган, — неужели ты этого не понимаешь?!
Лю Шен не ответила, захлебнувшись слезами. Зенобия не могла этого вынести! Как может нелепое древнее суеверие разрушать жизнь двух прекрасных людей, самой судьбой созданных друг для друга?!
Нельзя пускать чужое горе в свою душу. Куда проще подглядывать за ним в узкую щель вежливого человеколюбия и радоваться, что оно тебя не касается. Не то — беда. Два удара зашедшегося от боли сердца, и горе из чужого станет твоим.
Хрупкая девушка с нежной и верной душой — и этот великолепный, сильный, отважный мужчина не должны быть разлучены, чего бы то ни стоило!
— Лю Шен, — Зенобия сжала узкую ладонь кхитаянки, — девочка моя, послушай. Я, королева Аквилонии, благословляю тебя стать женой лэрда Ринальда. Вы оба заслужили то, чтобы быть счастливыми. Не бойся ни за себя, ни за него, я освобождаю тебя от всех иных клятв, данных каким угодно богам и демонам. Ведь короли сами считаются магами, ты не знала об этом? И я ныне желаю совершить доброе колдовство. И думаю, что мой супруг меня полностью в этом поддержит.
— Конечно, дорогая, — подтвердил Конан, который вообще всю жизнь смело перешагивал через любые суеверия, и для коего бросать дерзкий вызов богам было вполне естественно. — Ты права, как всегда.
Лю Шен явственно ощутила, как камнем лежащая на душе тяжесть, долгие годы терзавшая сердце, отпустила ее, ушла из груди, сменившись чувством легкости и свободы. Зенобия не лгала во спасение — она действительно каким-то образом разрушила оковы древнего жестокого закона.
— Ну, девочка, что же ты стоишь, иди к нему, — слегка подтолкнула Лю Шен королева.
И кхитаянка пошла, как во сне, не сводя сияющих, точно две яркие звездочки, глаз с Ринальда.
Лэрд шагнул ей навстречу — он еще не знал, что именно побудило ее изменить решение, но прекрасно понимал, что Лю Шен, наконец, готова принять его как своего супруга. Он обхватил ладонями ее лицо и склонился к Лю Шен, чтобы слиться с ней в страстном долгом поцелуе. Точно таком же, как и его король — со своей единственной женщиной, Зенобией.
Но среди ликующих возгласов присутствующих лишь один не влился в общий хор.
Хромая Ив молчала, пристально глядя на 3енобию и Конана, чувствуя, как холодные пальцы тревоги за них коснулись ее чуткого сердца. Смутная угроза? Предчувствие чего-то Неотвратимого? Или просто естественная забота человека о тех, кто ему дорог?..
Она приказала себе не думать о дурном.
В конце концов, к чему омрачать праздник?..
