— Да, и один из немногих, кого я бы мог считать наиболее близким мне соратником, — добавил Донал Ог.
Он умел скрывать свои чувства, но при последних словах гнев и боль отразились на его лице. Конан почти физически ощутил, что означает для Донала Ога потеря неизвестного киммерийцу Хэма.
— Я думал о том, чтобы просто послать туда отряд тайной охраны, и…
— Нет, — Тариэль предостерегающе поднял руку. — Не надо. Нельзя карать всех, и правых и виноватых, за преступление кого-то одного. Я найду убийц Хэма. А об остальном мы поговорим после того, как я справлюсь с этой задачей. Значит, через три дня? Хорошо. Пусть так и будет.
Донал Or кивнул и поднялся, показывая, что разговор окончен.
— Я рад, что мы смогли договориться, — признался он, и Конан видел, что это не пустые слова. — Что ж. Теперь, полагаю, я могу пообщаться с моими внуками. Что же касается Дары, Тариэль, иди к ней, и пусть она убедиться, что я не содрал с тебя живого кожу.
Оставшись в одиночестве, Конан вспомнил о разговоре с Конгуром, и подумал о том, что нет никакого смысла напрасно тянуть время — если уж им обоим все равно необходимо попасть в дом Аттайи, то отчего бы не заняться этим прямо сейчас? Не успела эта мысль посетить его, как Конгур оказался рядом. Было похоже на то, что юноша довольно поспешно собирается уходить.
— Эй, — остановил его Конан, — ты куда?
— В храм, — неумело соврал Конгур. — Мне там… надо…
— Я догадываюсь, куда тебе действительно надо. И мы, вроде как, договаривались, что я тебе помогу. Ну так что, идем?
— Не знаю. Он ведь, наверное, до сих пор там лежит, — сказал юноша, — Я даже не смог закрыть ему глаза. Он… смотрит. Понимаешь?
Конан не испытывал особого страха смерти, и ее вид обыкновенно не вызывал у него ни содрогания, ни благоговения, но в некоторой степени чувства Конгура ему были понятны.
— Знаешь, у мертвецов есть одно несомненное достоинство, — заметил он. — Они не нападают внезапно. И вообще куда безопасной живых.
— Но Аттайя не простой мертвец, — возразил Конгур, — как знать, может, он себя поведет иначе.
— Не пойму, нужна тебе твоя картина или нет, — сказал Конан. — По-моему именно ты хочешь ее вернуть, мне-то все равно. Если тайная охрана обнаружит ее раньше, чем это сделаешь ты, не думаю, что тебя выручит дед.
— Дед не простит мне, если сочтет предателем, — тихо согласился Конгур. — Если он узнает…
— Ну, так давай быстрее думай, кого тебе больше стоит бояться, мертвого Аттайи или живого Донала Ога, — посоветовал Конан.
Конгур втянул голову в плечи и нервно сглотнул.
— А что, если Аттайя тоже не совсем мертвый? — протянул он.
— Ты сам на себя страху нагоняешь, — сказал киммериец. — Лучший способ все выяснить — это пойти и убедиться. Но я, понятное дело, не буду тратить зря время, уламывая тебя, как девку. Вообще, — с досадой добавил он, — не пойму, В кого ты уродился такой робкий. Тариэль в твоем возрасте не боялся ни людей, ни демонов. Он был настоящим бойцом! Ты просто позоришь его имя.
— Посмотрим, — процедил Конгур. — Я не думаю, что только умение махать мечом и кулаками делает человека мужчиной. По-моему, куда важнее бывает заранее обдумать последствия своих действий, а у отца это как раз не всегда получается.
— Ладно, парень. Я так понял, что ты намерен только языком болтать и никуда не идешь… — Конан сделал вид, будто собирается его оставить.
— Нет, иду, — решился юноша. — У меня просто нет другого выхода.
Глава VIII
К цели идти пришлось довольно долго, до самой окраины города, и за все время пути Конгур и Конан перекинулись едва ли парой слов, занятые каждый своими мыслями. — Здесь, — произнес, наконец, Конгур, указывая на стоящий на отшибе дом, можно сказать, лачугу, невзрачную и имевшую довольно жалкий вид. Похоже, колдун совершенно не заботился о своем обиталище, и ему было безразлично, где доживать остаток дней.
— У него дверь обычно не запиралась, — сказал Конгур. — Аттайя не боялся воров. К нему бы просто никто не осмелился вломиться без приглашения.
Конан огляделся, пытаясь определить, продолжается ли еще наблюдение, о котором его предупреждал Тариэль, но ничего подозрительного не заметил.
— Пошли, — решительно проговорил он. Внутри лачуга выглядела не менее убого, чем
снаружи. Несколько полок, заставленных какими-то снадобьями, на закопченных стенах, толстые пыльные книги в кожаных переплетах, остывший камин, стол, нечто, служившее Аттайе постелью, в углу. Этим обстановка почти исчерпывалась.
— Да уж, — опасаться воров ему действительно не было резона, — заметил Конан. — Брать здесь совершенно нечего. И, между прочим, где же хозяин? Что-то его не видно. Ни живого, ни мертвого.
В самом деле, трупа Аттайи не было и в помине, в чем Конгур тоже убедился.
— Он вот здесь лежал, — растерянно сказал юноша, указывая на пол возле стола. — На этом самом месте.
— Ну тогда куда бы ему было подеваться? Разве что встать и уйти. Нергал, до чего же здесь холодно! — при каждом слове изо рта Конана вырывался пар, как на морозе. — Это всегда так?
— Нет, — Конгур обхватил себя руками, затравленно озираясь. — Мне страшно.
— Интересно, почему меня эта новость не удивляет?.. Тебе, кажется, всегда страшно. Ладно, труп полежал и ушел, а картина-то где? С собой прихватил? Ты вообще уверен, что приносил ее?
— Уверен, — Конгур переступил с ноги на ногу. — Она и сейчас здесь. Вон на столе лежит, где я ее оставил. Видишь?
— Тавола, в два локтя высотой?
— Ну да…
— Так бери, — велел Конан, раздражаясь все больше то ли из-за нерешительности Конгура, то ли оттого, что его собственные надежды понять хоть что-то не желали оправдываться. — Бери, и уходим. Если еще раз скажешь, что тебе страшно, я тебя просто придушу. Зачем только я с тобой связался! — поскольку Конгур так и не сдвинулся с места, северянин сам шагнул к столу и взял в руки доску, развернув ее к себе, чтобы взглянуть на изображение. — Нергал, — воскликнул он, — но ведь это же… когда ты его успел нарисовать?!
— Кого? — Конгур подошел ближе, стараясь заглянуть за плечо варвара, что было заведомо обреченной на провал затеей из-за слишком внушительной разницы в их росте.
И в этот момент тавола, словно взорвавшись, вспыхнула жарким огнем, едва не опалив Конану руки и лицо. Варвар, вскрикнув от неожиданности, отбросил доску в сторону; пламя мгновенно и жадно перекинулось на остальные предметы, занявшиеся, как сухая солома. Конгур заметался в поисках выхода, задыхаясь и надрывно кашляя от густого едкого дыма, наполнившего маленькое помещение, и почти ничего не видя. Конан сгреб его в охапку и вытолкнул в окно, мутное стекло которого треснуло и вылетело от стремительно возрастающего жара, и тут же сам выбрался следом за юношей — очень вовремя: крыша строения рухнула и погребла под собою все, что могло пролить свет на происходящее.
— Ты цел? — спросил Конан, поднимаясь. — Конгур? Хватит прикидываться, вставай, еще не хватало тут валяться без чувств, или ты, точно, хуже девчонки?!
Парень так упорно не подавал признаков жизни, что киммериец всерьез забеспокоился, не произошло ли с ним чего-то действительно непоправимого, но тут Конгур замотал головой и сел, тем самым опровергнув наихудшие подозрения; он даже хотел было что-то сказать, но не издал ни звука, остановившимся взглядом уставившись на догорающий остов лачуги Аттайи. Конан тоже обернулся в ту сторону — и отчетливо
