головы, — и здесь, — Донал Ог прижал руку к сердцу.
— А боги? — вырвалось у варвара. — Что ты думаешь о них?
— Ты не поверишь, киммериец, если я скажу, что вообще о них не думаю, — тихо произнес До-нал Ог. — Пожалуй, кое-что изменилось бы, если бы хоть раз в жизни мне представился случай
убедиться во власти такого бога, который явил Вы настоящее чудо, но увы…
— Какое именно? Что ты называешь чудом?
— Когда милость и правда восторжествовали хотя бы на час, — голос Донала Ога прозвучал устало. — Но я реалист и понимаю, что, как ни
печально, этого никогда не дождусь. Да и ты тоже
Если этого человека считают и называют кровожадным убийцей, подумал Конан, то мир, точно, совершенно безумен.
— Господин, — проговорил он, — я никогда в июни не жал и не сеял, не музицировал и не писал ни картин, ни стихов. Все, что я умею, — сражаться и побеждать. Я совершенствовался в искусстве убивать и делал это по первому требованию того, кто меня нанимал, а о богах задумывался не чаще, чем ты. Но я почел бы за честь для себя видеть в тебе человека, который мне доверяет, потому что, сдается мне, мы во многом похожи, и служить под твоим началом я нахожу достойным занятием.
— Благодарю, — искренне сказал Донал Ог. — И обещаю обратиться к тебе за помощью, если в том возникнет необходимость.
Глава XIV
Остаток дня Конан провел, изучая записи Амальрика и наблюдая за Райбером. Что касается мальчишки, он чувствовал себя все в более нелепом положении. Складывалось впечатление, будто все, связанное с необычным происхождением Райбера и его встречей с Аттайей, — не более чем его, Конана, домыслы. Хотя чего он, собственно, ожидал? Что у мальчишки на лбу появится огненная печать, ясно свидетельствующая о таящейся в нем с недавних пор силе? Может быть, пройдет немало зим, прежде чем таковая сила вообще даст знать о себе. Или не проявится никогда. Как знать?
День сменился закатом, дети отправились к себе — Элай ни в какую не соглашался расставаться с Райбером, так что Дара позволила им делить одну комнату на двоих.
И тут Конана посетила новая идея. С тех пор, как сын Ирьолы обрел облик… что происходило с его отражением? Хорошо бы это выяснить' Дождавшись наступления ночи, Конан раздобыл небольшое зеркало и отправился проверить свою догадку.
Неожиданно он заметил мелькнувшую на стене тень. Киммериец замер. За ним самим следят? Но кто? Конан приготовился встретить опасность лицом к лицу, однако каково же было его удивление, когда он увидел… Дару! Женщина медленно шла по коридору, в сторону лестницы. Ее руки висели вдоль тела, глаза были широко распахнуты, однако она прошла мимо киммерийца, умудрившись при этом не заметить его присутствия, босиком и в одной легкой белой тунике, не достающей даже до колен, что позволяло разглядеть ее длинные, изумительной красоты ноги с изящными маленькими ступнями. Стараясь не шуметь, Конан последовал за ней в сад, где прошедшей ночью бушевала гроза, а сейчас было совершенно тихо и светло почти как днем из-за сияющей на осыпанных мириадами звезд небесах луны, огромной и круглой. Дара прошла еще некоторое расстояние, затем остановилась, словно в нерешительности, и вдруг начала двигаться в танце, повинуясь неслышимой постороннему уху музыкальной мелодии, звучавшей у нее в голове. Зрелище было завораживающим! Лесной нимфе было бы, пожалуй, не сравниться с танцующей Дарой, на лице которой отчетливо читалось блаженство, почти экстаз; сейчас ее трепещущие веки были наполовину опущены, чувственный рот приоткрыт; Дара излучала такую страстность, что самый воздух вокруг нее, казалось, был наполнен неистовой, неудержимой, первозданной силой желания. Все условности были отброшены и забыты. Какое-то время Конан наблюдал за ней, мечтая присоединиться к танцу, хотя и знал, что по этой части не силен — прирученный медведь, и тот, пожалуй, в танце выглядит изящнее. Поэтому он просто шагнул к ней и обнял. Натолкнувшись на препятствие, Дара остановилась, но не спешила отталкивать его; наоборот, она подняла руки и обвила ими шею киммерийца, доверчиво и нежно прижавшись к нему; запрокинув голову, Дара ждала, когда он сольется с нею в поцелуе. Ни один мужчина на свете не смог бы выдержать подобной пытки, и тем более это касалось Конана, который уже так давно мечтал о…
— Тариэль, — выдохнула Дара за долю мгновения до того, как он накрыл ее губы, горячие и гладкие, своими.
Их поцелуй длился целую вечность. Конан почти не соображал, что делает. Сейчас для него не существовало ничего иного, кроме изнемогающего от неутоленного желания тела — Дары? своего? или это было единое целое, разделенное и готовое вот-вот снова слиться в одно? он не знал…
И тут Дара вскрикнула и отчаянно забилась в его руках, точно пойманная в силок птица.
Каким образом Конану удалось совладать с собой и не завершить столь удачно начатое, остается тайной. Он увидела глаза Дары, вполне осмысленные и полные недоумения, почти ужаса, и свое едва ли не безумное, искаженное дикой страстью лицо, отраженное в ее расширенных зрачках.
— Ты не Тариэль, — воскликнула она, пораженная своим открытием.
Сомнамбула, 'лунная невеста', — сообразил киммериец. Вот в чем дело. Ему приходилось прежде слышать о таких людях, а Дара являлась одной из них. Она двигалась, но при этом крепко спала, а он, значит, едва не овладел ею, беспомощной, погруженной в глубокий сон. Конан издал глухое рычание. К душевной боли примешивалась физическая, тянущая боль в паху, словно от удара.
— Прости, что я не Тариэль, — резко бросил он. — Клянусь, я совершенно в этом не виноват.
Он развернулся и пошел прочь, но Дара неожиданно догнала его и преградила путь. На ее лице читалась невыразимая мука.
— Но я тоже не виновата, что люблю только его, — произнесла она. — Конан, это сильнее меня, понимаешь? С какой стати я должна оправдываться в том, что люблю своего мужа?!
— Да я же не требую никаких оправданий, — нетерпеливо возразил он, — с ума ты сошла, что ли?
— Получается, я едва не соблазнила тебя, — пробормотала Дара. — Уже давно лунный свет не заставлял меня делать ничего подобного, я думала, что совершенно исцелилась, и… Конан, я не могу бросить тебя в таком состоянии!
— Ну, знаешь ли, я еще не опустился до того, чтобы женщины спали со мной из сострадания, — возмутился киммериец. — Мне только не хватало жертвы с твоей стороны.
Дара взяла его за руку и поцеловала.
— Спасибо, — тихо проговорила она. — С этого момента ты мне как брат. Больше, чем брат. Я привыкла никому не доверять в этой жизни, но ты — счастливое исключение, ибо не пользуешься чужой слабостью и не предаешь тех, кто оказывается в твоей власти, киммерийский медведь.
Ему вдруг стало легко. Момент слабости и страсти миновал.
— Ладно, сестрица, — усмехнулся Конан. — Все в порядке. Я действительно не люблю брать силой то, что принадлежит другому человеку. Разве что в крайнем случае, но сейчас случай совсем иной.
— А она поступила именно так, — сказала Дара.
— Кто?
— Араминта. Она хотела отнять у меня Тариэля. И для этого опоила его любовной отравой, сделала сильный приворот ему. Не думай, будто он сам… для него семья значит слишком многое. Я должна рассказать, я слишком долго молчала… Минта страшно завидовала нашей любви.
— Продолжай, — произнес Конан. — Говори, не бойся.
— Ей покоя не давало то, что мы счастливы, вот она и решилась на предательство. Встречаясь с Тариэлем, подмешивала в вино специальный настой, ворожила. Я находила в его одежде иглы, которые Минта вкалывала туда, чтобы привязать его к себе. Он был не в силах противостоять колдовству, у него же нет защиты, как у меня! Если бы он по своей воле сошелся с ней, я бы смирилась. Мне было бы очень больно, но я бы смогла это пережить, зная, что он счастлив. Но однажды поздним вечером я сидела с
