статной и высокой. Возню с маникюром практичная Тома терпеть не могла, зато короткие ноготки на ее пухлых руках были тщательно отполированы. Это их и спасало. Если б ногти не были так коротко подстрижены, она непременно сломала бы сейчас парочку — так мучительно сжимала, крутила и ломала себе пальцы, рассказывая о своей давней беде. От воспоминаний у нее порой дрожал и срывался голос. Не выдержав, Сима сочувственно подсела к ней на диван и взяла её за руки, не в силах больше наблюдать, как подруга зверски их ломает.
— Том, успокойся! Это же было так давно. Не занимайся членовредительством. От него все равно никакого толку.
— Толк как раз есть, — это Алла подсела к Томе с другой стороны и обняла её. — Я, бывало, как у меня выкидыш в больнице идет, все себе пальцы кусала или щипала. Боль физическая душевную боль заглушает, и чуть-чуть легче становится.
— Томочка, может, не надо тебе всё это рассказывать нам? — Ирина сама плакала от сочувствия.
Но Тамара отрицательно помотала головой.
— Десять лет никому ни звука. Надоже, наконец, мне это кому-то излить, выговориться. Мне было двадцать пять годков. Я трудилась в большом КБ большого военного завода. А ему было тридцать, он был красив, как бог войны. Он пришёл на наш завод и вызвал меня на проходную. Я прямо обалдела, когда явилась и увидела, какой кадр меня ждёт.
Его только что назначили начальником вычислительного центра в районном штабе гражданской обороны, и ему срочно был нужен хороший программист.
Он сказал:
— Мне рекомендовала вас моя жена Роксана.
Роксанка Камарина и вправду была моей подругой, я ей доверяла. На заводе было нудно, дома с родителями тошно. А тут меня приглашали на работу, где было всё: высокая зарплата, новая техника, не было дурацкого пропускного режима, и ещё были шикарные парни в военной форме. Я была девочка с принципами. Серёжка — муж подруги и потому неприкосновенен, решила я твёрдо. Но ведь не один же он там такой, думала я. Быть может, найдется среди вояк такой же симпатичный холостяк.
Наверное, симпатичные холостяки там были, только я их так и не успела заметить. Влюбилась в Сережку чуть не с первого дня. Дальше было банально. Его бесконечные жалобы на жену, детей и тещу. «Не любят», «не понимают», «мы давно чужие».
Но я держалась. Тут Роксана во мне не ошиблась. Это я потом догнала: чтоб муженек-бабник не закрутил роман с подчиненной, она подсунула ему меня в качестве крепкого орешка, живущего по моральному кодексу строителя коммунизма. Пусть муженек штурмует, все — занят, за другими юбками не бегает. Только он бегал. Еще как бегал. Такой уж был неугомонный, стервец. Про таких говорится — ему в койку годится все, что может шевелиться. Он штурмовал меня пять лет, а я держалась. Хотя любила его безумно. Оглянуться не успела — тик-так, и мне уже тридцать. Родители умерли… Даже подруг не осталось, замуж повыскакивали. А он все вьется, все скорбит: «Такой-растакой я из-за тебя, Томка, несчастный», «никто меня не любит», «одинокий старый волк», «а с тобой все бы по-другому было».
Всё равно держалась. Пыталась уйти, вырваться, и не могла. Даже Роксана уже поверила, что у нас роман, скандалила, а я все еще держалась. И вдруг стала на улице встречать ее, счастливую, под ручку с другим мужиком. Признаваться стыдно, но я за ней прошпионила и убедилась — там все серьезно. Свободен, обеспечен, любит ее, хочет жениться и забрать вместе с Сережкиными детьми. Такой вот редкий кадр — бабье счастье. И я подумала, ну почему нет?
Я была очень счастлива, убогие. Хоть недолго, а все-таки была. Особенно, когда Сережка узнал, что у нас будет ребенок. Цветами заваливал, на руках носил, а уж обещал! Всё обещал, что только можно обещать в принципе.
И вот родился Толик, и Серёжа подал на развод. Роксанка бушевала, но только из бабьей жадности. Я-то знала, что ТАМ у неё все тоже лучше не бывает. Но на суде она на мне отыгралась по-взрослому. Я ведь тоже должна была участвовать — в качестве причины. Потому что, объяснил Сережа, если суд учтет, что у нас есть ребёнок, это не позволит Роксане «раздеть его до армейских кальсон». Так мы с ним шутили. Мне было плохо от всего происходящего, но я все-таки могла тогда смеяться. Кроме Роксаны ведь были еще его многочисленные любовницы, которых он тогда разом бросил, объявив им:
— Я люблю Тамару и ухожу к ней и нашему ребёнку.
Были их мужья, тупые идиоты, которых озверевшие бабы на меня натравили. Эти даже понятия не имели, за что меня надо давить, но раз жена велела — вперед! Меня, например, запросто мог якобы случайно на улице сбить с ног прямо в лужу здоровенный дядька и унестись прочь, задрав гордо безмозглую башку. Наверняка, хлебая борщ на кухне, потом отчитывался своей бабе, мол, я эту твою заразу нынче прищучил. Будет знать! Самому бы тебе знать, урод!
Ещё была родня Роксаны. Она у нас была девочка не простая, со связями, и из очень известного семейства. В общем, я думала, что я в аду. Что наступили самые черные дни в моей жизни. Но я должна была все это пережить ради него и нашего будущего.
И я это пережила. Он развелся. И исчез. А потом пришел и сказал: «Прости. Ухожу».
— Как это «ухожу»? — возмутилась слушавшая во все уши Алла Волынова.
Остальные женщины, тоже слушавшие затаив дыхание, изумленно встрепенулись.
— А вот так. Мне казалось, я сошла с ума, что-то не поняла, что-то выдумала. А потом пришла Роксана и молча поставила на стол бутылку водки. Мы напились и ревели. Нас обеих развели, как глупых кур на птицефабрике. За год, за целый год до рождения моего Толика Сергей встретил Марину, Она была его первой любовью, но тогда, в юности, он сам её бросил и женился на богатенькой Роксане. Теперь страсть снова вспыхнула, а Марина оказалась в разводе с мужем. Но навлечь на любимую весь пыл обиженной жены, её родственников и всей толпы любовниц, этого он допустить не мог. Для этой роли идеально годилась я. И я её сыграла. Стала Жанной д'Арк. Только Жанну, к счастью для неё, сожгли, а я осталась перебирать свои головёшки.
Вот, убогие, и всё.
Марина и свободный от меня, жены и любовниц Сережа тихо поженились. Он остепенился, перестал бегать за юбками. Потом съездил на Восток, вернулся героем и сделал головокружительную карьеру. А я теперь точно знаю, что черные дни — это когда просто-напросто нечего есть, нечем накормить ребенка. Всякий раз, когда Толик тяжело болел и был на грани жизни и смерти, я умирала вместе с ним. Меня все время пытались выгнать с работы в МЧС, потому что эти старые жирные козлы в погонах не видят разницы в словах «проститутка» и «мать-одиночка». Когда, наконец, я нашла работу, за которую хорошо платили, мы с Толяном несколько месяцев непрерывно ели. Лопали без передышки. Мели все, что можно купить в магазинах. И при этом я начала худеть, потому что раньше ела только картошку и макароны, зато Толька вдруг начал расти с сумасшедшей скоростью.
8. Марсу от Меркурия
— Она не могла. То есть, в общем-то, Томка большая умница. Когда мы вместе работали, она писала все мои планы, отчеты и доклады. Начальство было в восторге. Больше того, менялся титульный лист, и все ее бумаги уходили наверх уже за подписью самого начальства. Если б это была не военная контора, она бы сделала блестящую карьеру. Но в военном ведомстве женщине ходу никогда не дадут.
— Ты её любил?
— Знаешь, если бы не было Маринки, я, бы хотел прожить с Томкой всю жизнь. И тогда, и сейчас.
— Она поняла в конце концов, что она номер два?
— Да. Она поняла. И номером вторым быть не захотела.
— Тогда почему бы ей не свести с тобой счёты?
— Спланировать такую операцию надо мной у нее ума бы хватило, она бы смогла, а вот сделать ее реальной — нет. Она единственная из всех моих женщин никогда не сделала мне ничего плохого. И никогда
