Но что теперь? Теперь пора спускаться. Солнце садилось, когда Андрей вышел к водам озера… и сразу увидел избушку. Вообще-то сразу Андрей скинул рюкзак, и начал протирать глаза руками: это была первая реакция. Потому что Андрей мало что слыхом не слыхал про избушки на этих озерах, но и представить себе не мог, чтобы кому-то нужно было поставить избушку в такой глуши. Здесь же зимой (зима в горах начнется в октябре!) заметет по самую трубу! А дров в этих местах не очень много…
Но избушка стояла… Вот она! Андрей начал с того, что заорал:
— Эй, хозяин!
И чуть погодя еще громче:
— Есть тут кто живой?!
Не отозвались, значит, хозяина нет. Смотри-ка, и тропинки протоптаны от избушки! Одна ведет к озерцу; вот с этого каменного мыска, наверное, берут воду, умываются. Вторая ведет на хребет, к Хонкулю. Пройди Андрей метров на двести восточнее, он бы точно попал на тропу, еще на вершине хребта. Еще одна тропа уводила примерно туда, куда собирался идти завтра сам Андрей, начиная выходить домой, к людям. Любопытно…
Не дождавшись ответа на вопли, Андрей смело двинулся в избушку. Если нет хозяина, заходить можно в любой таежный дом, пользоваться всем, что увидишь — только потом полагается все это вернуть. Гость разжигает огонь спичками хозяина, спит на его кровати, готовит еду из его продуктов — это нормальнейшее дело. Только уходя, надо положить на то же место спички и оставить запас продуктов. И только.
Дверь избушки закрыта, в щеколду засунута палочка. Защита не от человека, а от зверя. От умного, хитрого медведя или от пакостливой россомахи, которая не столько сожрет, сколько порвет и разбросает. Андрей вынул палочку и кинул. Обычнейшие сени, какие в разных, но всегда похожих вариантах, есть во всех сельских домах.
Комната с печкой, какую тоже можно видеть в десятках таежных избушек… Только тут вроде светлее. Вот оно что! Тут же окна гораздо больше, чем в обычной таежной избушке… Обычно охотники жалеют времени и сил делать большие окна, не хотят таскать большие пластины оконного стекла, А тут хозяин, как видно, не пожалел времени и не пожадничал. И книги, везде книги! Вся стена, обращенная к склону горы, превращена в стеллаж. Еще одна полка — между окнами. И висячая полка, где курево, какая- то мелочь и опять же книги — над нарами. Кроме большого стола, сделан маленький, вроде тех, что бывают в купе; с одной стороны он приколочен к стене, с другой — держится на одной вертикальной палке. На столике — керосиновая лампа, чтобы читать по ночам.
И сами книги… Разувшись, Андрей прилип к книгам, и к стыду своему, обнаружил множество нечитанных. Тут были и Ницше, и Соловьев, и Шопенгауэр, и Гегель, и Кант. Тут прекрасные книжки из географической серии, Даррелл и Гржимек соседствовали с Гете и Толстым, а Мольер накрывал Ильфа и Петрова. И все это были читанные книжки, потрепанные, вовсе не парадные, для виду… да и перед кем выпендриваться в сердце Саян, в высокогорье, где даже для тайги очень уж холодно? Книги стояли на полках с вкладками, с подчеркиваниями, с любовно сделанными выписками на специально вложенных листах бумаги.
Сделано было так вкусно, аккуратно, что Андрей невольно двинулся сначала к книгам, подержал их в руках, полистал, а уж потом вспомнил, что он страшно голоден. И с этим в избушке было хорошо: на плите стояла большущая кастрюля с бульоном. Андрею было не до разносолов. Затопив, он отлил бульона в кастрюлю поменьше и бросил в нее вермишели. Простенько? Но после печеного в огне костра мяса птиц и зверей, после неизменных каш блюдо показалось изумительным. Странный привкус наваристого бульона по крайней мере не помешал. Может, хозяин промахнулся, засыпал в бульон сахару вместо соли? Надо будет ему написать об этом! — резвился мысленно Андрей. Он даже стал мысленно сочинять такую записку, и решил оставить ее на столе, когда уйдет.
Стемнело, Андрей зажег керосиновую лампу, полежал на нарах с томиком Ницше в руках. Сходить умыться? Вспомнил хонкульку и не стал. Впервые за две недели блужданий по высокогорью, Андрей лежал на настоящей кровати, за прочными стенами дома. Как-то странно было, что не колышутся перед глазами ветки, не плывут тучи, не касается кожи холодный ночной ветер; что лежишь не в спальном мешке, а все- таки можно вытягивать ноги, не опасаясь угодить во что-нибудь холодное и мокрое.
Андрей последний раз вышел на улицу. Малый Хонкуль плескался совсем недалеко. Было это, или Андрею только показался всплеск как бы от метнувшегося из воды тяжелого тела? Он не знал. Ночь стояла темная, глухая, натянуло туч со всех сторон. Между тучами еле мелькали кусочки светлого от луны неба со звездами. Почему-то захотелось запереться в доме, отгородиться от всего, что не сделано человеком, и никак ему не соразмерно. Как ни странно, избушку оказалось несложно закрыть — был готов брус для этой цели.
Андрей опять разлегся на нарах, радуясь их размеру, теплу, своей защищенности. Точно так же две недели назад он радовался, что ложится в спальный мешок, а перед самым носом оказываются какие-то травинки, по травинкам ползают козявки… А если дует ветер, то сметает козявок с травинок и кидает Андрею в физиономию.
Так хорошо, так уютно было в этой интеллигентной избушке, что Андрей растянул удовольствие — как не хотелось спать, полежал и почитал часа полтора; до того, что стеллаж с книгами напротив стал как бы уплывать куда-то, а печка вроде бы подпрыгивать. Андрей погасил лампу и уснул.
Проснулся Андрей часов в восемь утра, отдохнувшим и свежим. Такой же сияющий высокогорный день, такая же синева в небе и в водах озера Малый Хонкуль. Свежий ветер гнал синие-синие, прозрачно- холодные волночки сантиметров по тридцать высотой. Хорошо! Андрей сделал над собой усилие: на мгновение окунулся в ледяные воды озера. Теперь у него зуб на зуб не попадал, не спасали никакие рубашка и куртка, и только постоянное движение давало хоть чуть-чуть согреться. Андрей схватился за топор: самое время развести огонь в печке, поставить чайник на огонь, и хорошо согреться самому.
Потом он радовался… даже не то слово, радовался. Потом он не знал, какой силе поставить свечку за то, что он рубил дрова, держась лицом к Хонкулю, и успел заметить какую-то тень в волнах, совсем не похожую на тень от облаков или на игру света в набегающих волнах.
Андрей сделал шаг к воде — надо же набрать в чайник воды… Но уже он наблюдал за этой «тенью» — за каким-то крупным темным пятном в воде, странным сгущением, которое еще и быстро двигалось. «Сгущение» меняло форму, и Андрей почему-то решил, что какое-то крупное создание, размером эдак с моржа, разворачивается в сторону берега… Но почему-то к берегу не идет, так и замерло метрах в пятнадцати. «Неужто встало головой ко мне?! Охотится?!» — обдало жаром Андрея.
Андрей стукнул крышкой чайника, и неведомый зверь дернулся вперед и снова замер… как бы сдержавшись перед броском. Андрей шагнул вперед, и существо опять подалось вперед, каким-то вкрадчивым хищным движением.
Уже специально, сознательно Андрей застучал топором по сушняку, загремел крышкой чайника, и от каждого его звука существо подбиралось все ближе. Как завороженный, сделал шаг Андрей к кромке воды, и хорошо, что сразу бешено отпрянул: размытое тело, лишенное в воде четких контуров, сделало решающий бросок. С шумом раздалась вода, показалась буро-зеленая шея длиною не меньше двух метров, и на этой шее сидела голова размером с лошадиную.
Но ничего общего с кротким лошадиным выражением не было на этой зализано-жестокой морде рептилии, с огромными коническими зубами в три ряда, выступающими за границу губ, с холодными, ничего не выражающими глазищами: большущими, с блюдце. Голова протянулась вперед неуловимо-быстрым, незаметным для глаза движением, как на пружине, лязгнула челюстями почти там, где только что стоял Андрей. А не достигнув своего, существо закинуло голову, издало своего рода кваканье, и было в этом кваканье что-то призывное, и в то же время умоляющее.
Это уже позже, когда прошла зелень в глазах, восстановилось дыхание, а сердце перестало колотиться о ребра, как безумное, Андрей без труда сообразил — существо ведет себя вовсе не как хищник, а как прикормленная попрошайка. И жрать ей тут некого, хоть убей — нет же людей за сто, а то и за двести километров в округе; пришла тварь на знакомые звуки, а вовсе не на звук привычной добычи; и вообще зубы у существа откровенно рыбоядные — длинными и тонкими зубами хорошо ловить и удерживать рыбу, а вовсе не охотиться на животных. А уж большущие глаза — это от ночного образа жизни; если даже в «ужастиках» используют такие глаза, снабжая ими вампиров и пришельцев из глубин чуждого человечеству
