говорю, чтобы вы понимали степень сложности проблемы. Я же не делаю пока никаких выводов, я просто говорю: звери, которых я наблюдал на пороге, ведут себя необычно. А насчет девочки… Вы уверены, что ее ночью гонял именно медведь?
Минуты две охотники возмущенно гомонили — так, что Толстолапый невольно морщился от шума, размахивали руками, а Умный Старик недоверчиво качал головой.
— Значит, уверены… А что вы убили именно того самого медведя? Того, который гонял?
Опять всплеск возмущенного шума, махания рук, покачивания головы. А Толстолапый еще сильней зауважал умного человека.
— Подождите, Владимир Дмитриевич… Тут у вас неувязка получается. Если не медведь гонял Катю, то кто? Она же его видела, медведя! Не прибеги Катька в поселок, точно сожрал бы…
Ангельская улыбка тронула лицо Умного Старика. Ангельская и ехидная.
— Э-эээ… Андрюха… Извините, что так вас называю…
— Я привык, все так меня называют!
— Ну ладно, Андрюха так Андрюха. Так вот слушайте, достопочтенный Андрюха: вы когда-нибудь встречали медведя, который не мог бы поймать человека? Причем догнать его в лесу и ночью? Да еще девочку, подростка? Видели?
— Чего на свете не бывает…
Но прозвучало это неуверенно и после некоторого молчания.
— Значит, не встречали, верно? И представить себе этого не можете?
— Ну-у… Пожалуй, не могу.
— И еще одно… У меня в картотеке 114 случаев нападений медведя на человека. У этого… вами героически застреленного… у него галстук был? Не было. А окрас светлый?
— Вы же видели, Владимир Дмитрич, светлый зверь, хотя и крупный.
— Ну так вот, в моей картотеке нет ни одного случая нападения на человека светлого зверя без ошейника. И девочка, если не ошибаюсь, говорила что-то про темного медведя?
Опять протестующий гомон, в котором главными словами были знакомые Толстолапому «темнота», «испугалась», «ребенок» и «не разберешь».
Умный Старик, чье имя знал, но не мог выговорить Толстолапый, опять долго качал головой.
— Ладно, а вы нам что скажете?!
Маралов тоже много чего сказал, и в его речах тоже мелькали знакомые Толстолапому вещи: ловушки, яды, собаки, а главным образом, ружья разного калибра, сорта пороха и пуль. Поговорили…
Лимонная полоска совсем растворилась за горами. Последний раз пошла по рукам бутылка с жидкостью, делающей людей еще большими дураками. Охотники пошли домой, и никто уже не слышал, какие разговоры вели они, бредя посреди сельской улицы, между затихших усадеб. Тихими голосами, никого не стремясь обидеть, но и выражая мнение «своих», говорили охотники про то, что наука — дело хорошее, но ведь и они не дураки. Что слава Богу, не первый год топчут они тайгу, и кое-что соображают, в том числе и в медведях. Что ясное дело, не по городу ходят медведи, обижают людей… скажем, гоняют подростков. Не их, ученых, дочек и внучек вполне могут сожрать людоеды, так что пусть они и разводят теории, а дело охотников — практика.
Повторюсь еще раз — говорили они вполголоса, бредя посреди спящей деревни, и даже в окрестных домах если и услышали что-то, то только одно — вот идут люди по дороге, тихо беседуют. Если Товстолес или Маралов и могли бы догадаться, что говорят друг другу эти люди, то уж никак не Толстолапый.
А на крыльце того же дома и возле крыльца еще долго сидели и лежали люди, лилась тихая речь. Давно унесли спать девочек, сняв с одеяла прикорнувшую Аполлинарию: так и свернулась клубочком возле мамы. Юлиания отправилась изучать двор, влезла на забор около бани. Взрослые удивлялись, как ребенок ухитрился забраться так высоко, а Толстолапый пережил сложные минуты, пока Лена снимала с забора орущую Юлианию, в полутора метрах от его головы.
Вызвездило, и большое интересное созвездие встало чуть слева над баней — как раз там, где засел Толстолапый. Лежа на одеяле, Михалыч показывал Лене это созвездие обглоданной куриной костью; к ним подсел Товстолес, рассказал несколько историй про созвездия, медведей и леса. Толстолапый мало что понял.
Сергей Данилов мучил Маралова, потом потащился к Товстолесу. Маралов обнаружил вдруг, что стайка ребятишек все сидит, слушает Владимира Дмитриевича, раскрыв рты.
— Сашка! Дарья! А ну спать!
— Сейчас…
Скрипнула калитка, мимо зарослей крапивы пронеслась стайка ребятишек от восьми до двенадцати лет. С шумом лезли на мостки, мыли руки, ноги и уши, визжали от холода и сырости, чистили зубы, сталкивали друг друга в воду.
— Куда толкаешься!
— Сам толкаешься!
— Где мое мыло?!
— Нечестно!
Толстолапый морщился от крика; нарастало желание выскочить из крапивы, рявкнуть, чтоб ветром сдуло этих орущих с мостков. Но нельзя: и пригодится еще не раз место, и очень уж важные вещи говорил как раз Данилов Товстолесу: мол, Данилов искал человека, о котором говорит Товстолес. Но нашел он мало следов преступления: что не унесла река, съели другие медведи, замыл сильный дождь. Ливень лупил почти что сутки, и после него искать следы даже тяжело нагруженного человека не имело никакого смысла. Если и были следы…
— Ну, какое у него оружие, и про внешность я вам рассказывал…
— Рассказывали, профессор. Если я кого-то поймаю в лесу, буду знать…
— В лесу поймать можно только тех, кто не умеет прятаться. Как бы вас самого не поймали, Сережа, так что ходите осторожнее. Кто-то в лесу есть, и очень, очень нехороший. Видели бы вы его рожу…
— А видели бы вы, Владимир Дмитриевич, что он с людьми делает! Ну так и что? Мы здесь, чтобы его и обезвредить. А что он опасный, мы знаем.
— А насколько опасный — не знаете! — вмешался тут Дмитрий Маралов. — В лесу попадается такая сволочь, что только диву даешься!
— Это который за пачку «примы» убивал? — усмехнулся Андрюша Маралов, припоминая старую историю.
— Был и такой…
— Странно… Это когда случай был? — заинтересовался Данилов.
— Лет двадцать назад, в Кузнецком Алатау. Одичал мужик, просидел зиму в избушке. Под самую весну зашли к нему двое, угостили сигаретами. Он попросил еще, ему не дали. Ну, и… В общем, они не ожидали, а он их обоих топором. И ведь если бы успел трупы унести подальше, кровь замыть, мог бы вывернуться… Мало ли, куда ушли люди, где пропали. А он, видимо, еще и лентяй был, трупы волоком тащил, и спрятал в двух шагах от избы. Когда взяли парня в работу, сознался — убил-де, чтобы еще покурить.
— Ничего не понимаю! Случай — ярчайший, а нам про него — ничего! Сашка вон истории из детективов вспоминает, а тут такой перл!
Маралов лежал, посмеивался.
— Может, вам и знать не полагается?
Данилов все еще не включился, когда Вася спросил деловито:
— Там же его и прикопали?
Маралов рассмеялся, не ответил, а Данилов как-то очень остро вспомнил, что у Васи и отец, и дядька — охотники где-то на севере.
Возвращалась детвора, прошла в двух метрах от головы Толстолапого, шумела, толкалась уже в ограде. Толстолапый каменно молчал: его очень интересовал разговор про этого, с порога. Разница между ним и людьми состояла вот в чем: Данилов и Маралов понятия не имел, кто это, и где его надо искать, а Толстолапый это знал. Но Данилов и Маралов, стоило им это узнать, могли обезвредить убийцу, а вот у Толстолапого на это вполне могло бы и не хватить сил.
