выносится из операционной еле живой и доставляется на дачу работать с документами. За этим занятием он стремительно стройнеет, оживает, извергает фонтаны водки, взлетает на танк, вслед за чем перебазируется из Белого Дома в кабинет секретаря Мосгоркома КПСС.
Незаметно и бесшумно переходит национализация нефтегазодобывающих промыслов и металлургических комбинатов. Миллиардные долларовые потоки скачиваются со счетов западных банков в Россию, здесь зашиваются в кожаные мешки, самолетами увозятся обратно в США и растворяются там, вытягиваясь из воздуха печатными машинами и перерабатываясь в целлюлозу.
Караваны «шестисотых» мерседесов мчатся через западную границу, чтобы после переработки на заводах Даймлера и Бенца превратиться в руду, которую карьерные экскаваторы зарывают в землю.
Чудодеи-киллеры реанимируют стар и млад. Сонмы старушек появляются невесть откуда в своих квартирках.
Исчезают казино, кабаки, бомжи и кавказцы. Российские олигархи переодеваются в дешевые костюмчики и возвращаются в инженерные бюро и лаборатории. Процесс им на пользу – молодеют, подтягиваются, лысины зарастают густым волосом.
Спускается российский триколор и поднимается – алый, с серпом и молотом. Молниеносно пустеют магазины. Из электричек в них тащат тяжелые сумки с колбасой.
И вот уже Горбачев целуется с восхищенным народом, и бронированные армады под победные звуки «Калинки» вторгаются в Германию, где ликующее население с немецким умением работать разом восстанавливает берлинскую стену.
Гигантские очереди возвращают водку в винные отделы.
В черных комбинезонах и ондатровых шапках, офицеры кремлевской охраны извлекают на вожжах из цементных окопов дубовые гробы Черненко, Андропова и Брежнева.
Вместе с товарищами Сусловым, Косыгиным, Пельше и другими членами Политбюро дорогой Леонид Ильич провожает с трибуны Мавзолея парад, пятящийся за Исторический музей.
Дикция Брежнева улучшается, звезды осыпаются с груди. С дачи возвращается лысый, энергичный, жутковатый Хрущев, целует его и отправляет в родную Молдавию. К Мавзолею раскатывают ковровую дорожку, прогоняют с трибуны Гагарина, быстро поднимают на орбиту, сажают на Байконуре и отправляют в летное училище.
Побитого юнца Евтушенко, похожего на Буратино, которого заставили окончить школу, Хрущев учит писать стихи. Зрители давятся удрать из Политехнического.
Шокированно движется к открытию XX Съезд КПСС, и протирающего пенсне Берию водворяют из блиндажа на родную Лубянку.
Разлепляются и расходятся по домам толпы с похорон товарища Иосифа Виссарионовича Сталина. Товарищ Сталин приказывает снести высотки и демобилизует полки стрелков в полушубках, отправляя их в родную Сибирь. «Сестры и братья!» – говорит он.
В бешеном темпе восстановив страну, германские и советские войска проводят парад дружбы в Бресте.
Сматывают колючую проволоку в ледяных колымских лагерях. По ночам черные машины развозят по домам героев Гражданской войны, уже переодетых в форму с наградами.
Ударно зарывают метро им. т. Л. Кагановича, снимая лозунги «5-летку в 4 года!». Пятятся, пятятся тачанки и броневики, и наркомвоенмор товарищ Троцкий, выставив бородку клинышком, держит ладонь к кожаному картузу со звездочкой.
Хмурая толпа разбирает Мавзолей. Пестрые шествия текут бесконечно из подвалов Лубянки. Товарищ Ленин встречает полки, вернувшиеся живыми с Гражданской войны. Кремль грузит обозы – правительство переезжает в Петроград. Молодцеватые юнкера заполняют Александровское училище.
Шеренги в хаки переоблачаются в штатское, сдавая винтовки в арсеналы. Из «Яра» вываливаются и впрыгивают в тройки румяные купцы и благодушные адвокаты. Чехов, почти не кашляя, приезжает из Ялты и продает несколько доходных домов.
На Красной Пресне разглаживаются баррикады, как послеоперационные рубцы на мостовых. Наганы хлюпают, как портативные пылесосы, втягивая дымки и пули из воздуха.
Оживленные крестьяне прутся без подарков с Ходынского поля в окрестные деревни. Сыплют малиновый перелив звонницы, и молодого красивого Государя Императора Николая Александровича с супругою, заключающих пышный и бесконечный дворцовый кортеж, вводят на царский поезд – в столицу...
И тогда сонная благодать накрывает арбатские пыльные и зеленые дворики. Закрывается МХАТ, беднеет фабрикант Станиславский. Застройки постепенно редеют... появляются заросшие бурьяном пепелища... первый снег и первая листва сменяют друг друга... пробивающиеся огоньки сливаются в пожарище, и полыхающий город принимает наполеоновские колонны, чтобы погаснуть, побелеть, зазеленеть – и изрыгнуть чужаков навсегда к Поклонной горе, к Бородинскому полю...
С язвительной тонкогубой улыбкой Грибоедов щурится сквозь очочки, пляшут язычки свечей в шандале, кончик гусиного пера ловко убирает бисерные стихи пьесы с белых листов, складывая их в пачку.
Крутой крепыш Михайло Ломоносов покидает рассосавшийся университет и отбывает в Германию – вступать в ганноверские драгуны.
Увозят в клетке в родные сельские степи Пугачева. Кровь высыхает на Красной площади, убирают плахи и виселицы, стрельцы обнимают жен и уходят в слободу стрелецкую. И молодой царь Петр возвращает из монастыря сестру, вручая ей власть.
Сходит с помоста кряжистый бешеноглазый Стенька Разин.
Венчают с царства Михаила Романова.
Староста Козьма Минин прощается с князем Пожарским и обращается к хлопотам купеческим – ополчение расползается...
Бережно дергают с земли Самозванца, под руки вносят в хоромы, пряча в ножны клинки. В хвосте длинного течения войск польских, литовских, белорусских, украинских едет Димитрий к знатному тестю Мазепе, на запад и юг, в край хлебный.
Борис Годунов передает корону младому Феодору Иоанновичу. Угрюмость сменяется трепетом – вот он, Государь Всея Руси Иван Грозный, и посох в руке его, и рана на виске сына его, и опричь его верные с песьими головами и метлами у седла!
Из польского похода выдавливается крепнущее войско Курбского, из Казани полки топчут пыль, месят грязи, пестреют кафтаны, блестят бердыши, скрипит огневой обоз с пищалями. Колокол везут Новгороду, из Курляндии отзывают ратных. Снимает алую рубаху и уходит в отчий терем Малюта, оправляется от хвори царь – ясный, юный, ласковый.
А только вновь редеют срубы, и чернеют пепелища, и вспыхивают огни океаном пламени; пламя то собирается в стрелы и улетает невидимо за городские стены, с которых спускаются татары в халатах, кидая в ножны кривые сабли и собираясь под хвостатое знамя Тохтомыша.
Из огня, как феникс, вновь встает Москва, и стон поднимается от околиц, когда семьи соединяются с ратниками, вернувшимися из неведомого с поля Куликова; и под уздцы пятят в ворота тиуны высокую белую кобылу князя Дмитрия!
За годом год возят баскаки дань из Орды, и год за годом возвращают князья Великому Кагану ярлыки на княжение и золотые охранные пайцзы.
Съеживается бревенчатый городской частокол. Жмутся к надречному холму избенки. Стягиваются, мельчают терема.
Дощатые мостки исчезают с улиц, желтая жирная глина и зеленая осока заменяют их.
И под приглядом сурового князя Юрия Долгой Руки выкапывают смерды заостренные бревна частокола, снимают драночную кровлю с теремов, раскатывают избушки. На волокушах утягиваются стволы в окрест дремучие леса, и стук топоров возвращает им стать.
Исчезает в урочище, в зарослях, обоз, и позвякивая сбруей прикрывает его отход княжья дружина.
Лишь отбившийся воин поит из темных струй фыркающего коня, зачерпывает воды шлемом, но скрывается и он.
Тогда робко показывается из чащи финн-рыболов в кожаной рубахе. Зовет из землянки семейство и, отдохнув на стоянке, они увязывают первобытный скарб в узелки и откочевывают на восток, в сторону Урала...
И вот... катит темные тихие воды неширокая река, и ручей в ивовой заросли сливается с нею... вековые сосны щумят и поскрипывают под ветром... и в прелом и чистом лесном воздухе плывет и катится шариком одинокий заунывный звук: «Ку-ку. Ку-ку. Ку- ку».
14. Миф
Гл. IX, §4. В зафиксированной истории любого этноса есть размытая граница, до которой дописьменная информация переплетается с мифологией неразъемным образом. Таково, например, Сказание о Всемирном Потопе, присутствующее едва ли не у всех древних народов. Другой пример – склонность народов не только европейских, но также средиземноморских и ирано-кавказских этносов возводить свою родословную к светловолосым, белокожим и голубоглазым предкам, будь то арии, прагерманцы, эллины, италийцы, праславяне, иудеи, армяне или персы. Рослого агрессивного блондина можно считать архетипом мифологизированного самосознания цивилизаций, которые поднялись на месте вытесненных предше...
§ 6. Гибель працивилизации, от которой унаследованы шедевры и секреты древней культуры, есть один из архетипических мифов. Такова была Атлантида у древних греков, Камелот у британских кельтов, смешавшихся с англосаксами, Китеж-град у восточных славян или Итиль у мадьяр...
§10. Полифоничное и многовариантное (характерные черты любого мифа) Сказание о Третьем Риме имеет многочисленные (и противоречивые, разумеется) корни в соседствовавших культурах. Достоверность сведений о реальном Втором Риме – Византии-Константинополе – нарушается, дробится и
