Вчера вечером видела Джека в «Кафе де Пари» с лихой блондинкой.
Кто она?
У Джина, нет, у Джинна — как его там? — ревматизм, и Марджори оч. переживает. Она думает, у него смещение таза. Кратуэлл не хочет его принять, а это просто черная неблагодарность, если вспомнить, скольких клиентов она ему привела».
— Ты уверена, что он клюнет на Дженни?
— Ни в чем нельзя быть уверенной, — сказала Полли. — Меня лично от нее тошнит, но хватка у нее мертвая.
— Пап, а пап, мама сегодня приедет?
— Да.
— А с ней кто?
— Дама по имени Дженни Абдул Акбар.
— Какое глупое имя. Она иностранка?
— Не знаю.
— А имя вроде иностранное, верно, пап? Как ты думаешь, она по-английски совсем не говорит? А она черная?
— Мама говорит, что нет.
— А… а еще кто?
— Леди Кокперс.
— Обезьянья тетка. Знаешь, она вовсе не похожа на обезьяну, разве что лицом, и потом у нее, по- моему, нет хвоста, я подошел к ней близко-близко и посмотрел… Правда, она могла его спрятать между ног. Как ты думаешь, а, пап?
— Я бы ничуть не удивился.
— Очень уж неудобно.
Тони и Джон снова стали друзьями, но эта неделя далась им нелегко.
По плану, выработанному Полли Кокперс, они должны были приехать в Хеттон попозже. «Пусть Дженни как следует за него возьмется», — сказала она.
Поэтому они с Брендой тронулись из Лондона, только когда Дженни проехала уже полдороги от станции. Пронзительно холодный день то и дело прорывался дождем. Решительная дамочка сидела, закутавшись в полость, пока машина не подъехала к воротам, — тут она открыла сумку, подоткнула вуалетку, встряхнула пуховку и привела лицо в надлежащий вид. Острым красным языком она слизнула с пальца помаду.
Тони доложили о гостье, когда он сидел в курительной; в библиотеке днем было слишком шумно, потому что рядом в утренней комнате рабочие, не щадя сил, сдирали гипсовые узоры со стен.
— Княгиня Абдул Акбар.
Он поднялся ей навстречу. Дженни опережало тяжелое облако мускуса.
— О мистер Ласт, — сказала она, — какой у вас миленький домик, и такой старинный.
— Видите ли, он был сильно реставрирован, — сказал Тони.
— Да, конечно, но сама атмосфера! Для меня это главное в любом доме. Какое благородство, какой покой. Но вы, разумеется, уже привыкли и не замечаете. Только когда переживешь настоящее горе, как я, начинаешь ценить такие вещи.
Тони сказал:
— К сожалению, Бренды еще нет. Она приедет на машине с леди Кокперс.
— Бренда мне такой друг, такой друг, — княгиня скинула меха, расположилась на стуле перед камином и уставилась на Тони.
— Вы не будете возражать, если я сниму шляпу?
— Нет, нет… что вы.
Дженни швырнула шляпку на диван и тряхнула тусклочерной, крутозавитой шевелюрой.
— Знаете, мистер Ласт, я вас сразу без церемоний стану звать Тедди. Вы не сочтете это за дерзость с моей стороны? А вы называйте меня Дженни. Княгиня слишком церемонно, правда? И наводит на мысль о шальварах и золотых галунах… Конечно, — продолжала она, протягивая руки к огню и перегибаясь так, что волосы упали ей на лицо, — моего мужа в Марокко не называли князем, он носил титул муллы, но для жены муллы нет соответствующего титула, так что в Европе я называю себя княгиней… На самом деле мулла, конечно, гораздо более высокий титул… Мой муж потомок пророка по прямой линии. Вы интересуетесь Востоком?
— Нет, то есть да. Я хотел сказать, я очень мало знаю о Востоке.
— А для меня Восток полон неизъяснимого очарования. Вы должны туда поехать, Тедди. Я уверена, вам понравится Восток. Я и Бренде то же самое говорила.
— Вы, наверное, хотите посмотреть вашу комнату, — сказал Тони. — Скоро подадут чай.
— Нет, я останусь здесь. Меня так и манит свернуться, как Кошка, клубочком у огня, и если вы будете со мною ласковы, я замурлычу, а если жестоки — не замечу, совсем как кошка… Ну так как, мне мурлыкать, Тедди?
— Кхм… да… то есть, пожалуйста, если вам так хочется.
— Англичане такие мягкие и деликатные. Ах, как чудесно — снова оказаться здесь среди них… среди моих дорогих соотечественников. Иногда, в такие вот, как сейчас, минуты, когда вокруг меня очаровательные предметы нашей английской старины и милые люди, я оглядываюсь на мою жизнь, и она кажется мне кошмаром… Но тут я вспоминаю о моих шрамах…
— Бренда говорит, вы сняли квартиру в одном с ней доме. Они, должно быть, очень удобные?
— Вы англичанин до мозга костей, Тедди, вы стыдитесь говорить о личном, сокровенном… Знаете, именно этим вы мне и нравитесь. Я так стремлюсь ко всему надежному, безыскусному и доброму после… после всего, что я пережила.
— Вы тоже занимаетесь экономикой, как Бренда, или нет?
— Нет, а разве Бренда занимается экономикой? Она мне никогда не говорила. Поразительная женщина, где только она находит время?
— Вот наконец и чай, — сказал Тони. — Надеюсь, вы не откажетесь от пышек? Почти все наши гости сидят на диете. А по-моему, пышки из тех немногих вещей, что делают английскую зиму сносной.
— Да, Англия немыслима без пышек, — сказала Дженни. Она ела с аппетитом и часто облизывала губы, подбирая прилипшие крошки и подтаявшее масло. Капля масла упала ей на подбородок и сверкала и переливалась там, замеченная только Тони. Он вздохнул с облегчением, когда привели Джона Эндрю.
— Поди сюда, я тебя представлю княгине Абдул Акбар.
Джон никогда не видел настоящей княгини; он уставился нее как зачарованный.
— А ты меня не поцелуешь?
Он подошел, и она поцеловала его в рот.
— Ой, — сказал он, отстраняясь, стер с губ помаду и тут — Какой чудесный запах.
— Это последняя нить, связывающая меня с Востоком.
— А у вас на подбородке масло.
Дженни со смехом потянулась за сумочкой.
— Так оно и есть. Тедди, ну отчего вы мне не сказадя?
— А почему вы папу называете Тедди?
— Потому что я надеюсь, что мы с ним станем большими друзьями.
— Вот чудная причина.
Джон пробыл с ними около часу и все это время зачарованно следил за Дженни.
— А у вас есть корона? — спрашивал он. — А как вы научились говорить по-английски? А из чего это большое кольцо? А оно дорогое? А почему у вас ногти такого странного цвета? А вы умеете ездить верхом?
Она отвечала на все вопросы — иногда довольно загадочно и с явной оглядкой на Тони. Потом достала крошечный, сильно надушенный платок и показала Джону монограмму.
