Марина лежала на настиле, как будто и не подозревая, что речь идет о ней.
Киркоров достал из-за пазухи ключ. Ухмыляясь, взглянул на меня.
— Убью, Киркоров.
Крутанув ключ, он отпер лязгнувшую дверцу. Марина поднялась с настила, сжимая что-то в правом кулаке.
Кулак угодил Киркорову в плечо, тот охнул, но тут же перехватил руку Марины, вывернул ее. Небольшой камень упал на бетонный пол. Крик боли огласил застенок.
— Киркоров, прекрати, — прохрипел я, желая, чтоб темнота застила мои глаза, но, как назло, происходящее было видно отчетливо. Прижав Марину к решетке, Киркоров резким движением задрал на ней свитер. Блеснуло тело — округлый живот, груди с темными сосками. Руки насильника накрыли два бледных холмика, сдавили. Марина закричала, пытаясь высвободиться из железной хватки.
Я отвернулся. Глаза кипели. Мне хотелось умереть, хотелось, чтобы тело мое ощущало страшную боль. Вздернув рукав толстовки, я вцепился зубами в руку чуть ниже локтя. Сдавил. Во рту стало солоно. Что-то закапало на пол.
Киркоров метался по камере Марины, натыкаясь на решетку и стены. В единственном его глазу торчал значок «Работник парковки № 56». Кровавая слеза стекала по щеке.
Марина одернула свитер, подняла с пола камень.
— Убей его.
Киркоров прекратил слепую пляску и опустился на колени в сыром углу. Марина шагнула к нему, поднимая камень.
— Темнота, — бормотал Киркоров, щупая руками значок, но не решаясь вынуть его. — Шлюха дикаря погрузила в темноту.
Марина опустила руку.
— Лучше быть шлюхой дикаря, чем предателем.
Но Киркоров не слышал ее, бормоча в углу про темноту, обступившую со всех сторон.
В застенок вбежал стрелок. Замер, глядя на Марину, стоящую с камнем в руке.
— Что за хуйня? — вскрикнул он, выдергивая из кобуры пистолет. — И отлучиться нельзя.
— Боец, угомонись, — поспешил крикнуть я. — Певец Армии пытался изнасиловать заключенную.
Стрелок взглянул на Киркорова, выругался.
— Ты, — обратился к Марине, — положи камень и отступи туда.
Та благоразумно выполнила распоряжение.
Стрелок помог Киркорову подняться, вывел из камеры. Загремел ключами.
— Давай к выходу, куриная слепота.
Щелкнул выключатель, лампочка погасла; мы с Мариной остались в темноте, схожей с той, в которую только что погрузился Киркоров.
10
Побег
В круглом окошке под самым потолком — свет. Значит, утро. Начало нашего с Мариной последнего дня. Начало конца.
Кто-то тяжелый навалился на меня, придавил к настилу. Я увидел казнь — как
Я приподнялся на локтях. Марина лежала на спине, глядя в потолок. Луч света застрял в ее волосах.
— Марина.
— Андрей, я не хочу ни о чем говорить и думать.
Отвернулась к стенке.
Понятно. Мне не впервой дожидаться казни, и то на душе паршиво. Разве к этому можно привыкнуть?
Почему саднит рука? Ах, да, вчерашнее посещение Киркорова… Я закатал рукав — синий след от моих же зубов, кожа вспухла. Пальцы с трудом сжимаются в кулак. Как такими держать заточку?
Держать заточку… Это мысль игрока во мне, жителя Русских Джунглей. Целая жизнь — даже чуть больше, чем жизнь — прошла с тех пор, как я встретил Марину на Поляне. И вот теперь мы умрем, и мое умение орудовать заточкой не поможет.
Черт! Неужели нельзя думать о чем-то другом, кроме как о смерти?
Каково это — сорваться в бездну с петлей на шее? Что будет там, за гранью?
Опять эта грань! Я уже думал о ней, после приговора трибунала, лежа на постели в квартире конунга Ахмата.
— Ничего не будет.
Я вздрогнул — Марина прочла мои мысли.
— Ты сказал это вслух, дурачок. За гранью ничего не будет. Теперь я это точно знаю.
— Знаешь? Откуда?
— Знаю — и все.
Она заплакала.
— Андрей, я не хочу умирать. Не хочу в пустоту, не хочу стать пустотой. Я хочу родить нашего малыша, кормить его грудью, беречь.
— Так и будет…
— Так и будет, — передразнила Марина. — Зачем ты лжешь? Как лгал Христо. Серебристая Рыбка?! Одна ложь! Вот она, Серебристая Рыбка, — она ткнула себя пальцем в живот. — Вот он — новый мир! А завтра его не станет.
Ее слова, как плети.
— Замолчи, — закричал я. — Закрой пасть, глупая баба! Я же сказал тебе — мы не умрем, значит, так и будет.
Она принялась размазывать по щекам слезы.
Я вскочил, вцепился в решетку.
— Эй, там! Караульный!
Ключ заворочался в двери.
— Че ты орешь, гнида? — рожа стрелка была помятой, как после сна на горохе. — Арматуры отведать захотел?
— Боец, — взмолился я. — Выслушай, брат. Мне надо поговорить с отцом Никодимом…
— А с хуем тебе не надо поговорить?
— Постой, брат. Я друг главы ОСОБи, однажды спас ему жизнь, он не откажет. Передай.
Дверь стала медленно затворяться.
— Я заплачу тебе! — заорал я.
Дверь с лязгом закрылась.
— Ничего, скоро он принесет еду, и тогда я попробую еще раз.
Марина с презрением посмотрела на меня.
— Чего ты? — от бессилия я разозлился. — Вчера ты как будто была готова достойно умереть вместе. Или жалеешь, что не приняла предложение Киркорова?
— Пошел ты.
Марина снова отвернулась к стене, чтобы пролежать так до самого вечера.
