отпустили, предварительно поругав за то, что заставила молодцев долго бегать. Старейшина произнес славления богам, под громкие возгласы принес жертву. Праздник начался.
Раздался удар сильных умелых пальцев по барабану, звякнули бубенцы. Мать прислушалась к волнующей тонкие струны души музыке. Хрипловатый женский голос мастерски вступил под ритмичные удары барабана и полилась старинная песня — легенда. Сколько раз Пелагея ее слышала, и каждый раз она ее завораживала. Песня рассказывала о том, как однажды молодой и красивый ворон влюбился в девушку. Не в силах жить без любимой, он обратился человеком. Страсть вспыхнула между ними, и вскоре он предложил ей стать птицей, его спутницей. Вороны живут долго, создают пару одну и на всю жизнь, но обернуться вороном не просто. Нужно несколько ночей провести вместе, а затем, в ночь полнолуния произнести слова древнего заклятья. Если любовь настоящая — заклятье исполнится. Если не подлинна любовь, то обернется девушка не вороном, а навью, — обитателем загробного мира. Если же не согласится, откажется стать подругой ворона, — дух смерти заберет душу влюбленного в свою вотчину навсегда. Такова жертва, которую ворон должен принести, — перед обрядом превращения он заключает договор. Как узнала девушка о том условии — испугалась стать навью, не захотела остаться с вороном навсегда и потому душа влюбленного покинула тело и мучается на том свете от неразделенной любви до сих пор…
Какая красивая песня! Мать нашла взглядом дочь, — та задумчиво смотрела то на счастливые парочки, сидевшие в обнимку неподалеку, то на разгорающийся костер. Сухие сучья потрескивали, рассыпая каскад красных огней к ее ногам. Пелагея пристальнее взглянула на дочь и поняла все без слов. Тоска по любви гложет сердце. Где ее судьба ходит? По каким тайным тропам? Пелагея вздохнула, — ей тоже было грустно. Сколько лет уже прошло в одиночестве. Лет, которые могли бы проходить иначе; в заботах о муже, где те долгие ночи, проведенные на мужнином плече… Она ведь еще совсем не старая, — могла бы и свою судьбу устроить. Вспомнились молодые годы, — как ее, совсем девчонку белокурую и длинноногую выдали замуж за страшного и чужого мужчину. Муж показался ей таким взрослым тогда! Как боялась она! Хотела из дому убежать в первую же брачную ночь. Пелагея весело хмыкнула над своей девичьей трусливостью и глупостью. Гораздо позже она научилась быть примерной хозяйкой, страстной любовницей. Женщиной, которая умеет вокруг себя создать не только вышитую умелыми руками красоту, сколько ажурное пространство тепла и покоя, — место, куда стремится и врастает корнями мужчина. Где он сейчас? Видит ли? Думает ли о ней? Придет день, и они вновь встретятся. Она посмотрела на звездное небо — среди предков душа его. Его предки достойные люди. Сильные и смелые. Никого не встречала она честнее и порядочнее мужа. Боги одарили ее таким человеком. Одарили и забрали… Недолго продлилось ее счастье. Как несправедлива жизнь! Осталась у нее только дочь, — ради нее мать постарается. Чтобы у нее, у кровиночки было все самое лучшее. Чтобы дочь не нуждалась ни в чем и была счастлива. Тогда и перед любимым мужем потом будет не стыдно и умирать не страшно…
Глава 7
На дворе прохладно, но безоблачно. Девушка накинула меховую безрукавку, на ноги одела теплые туфли. Украсила волосы красной лентой. Гардиния любила субботу, — в субботу, по обычаю, они топили купальню. В полдень мать уже откладывала домашние дела и готовилась к отдыху. Доставала полотенца, стелила новые простыни, тихо напевая. Вечером они сидели в родительских покоях и вышивали. Мать могла часами рассказывать обо всем на свете; о местах где побывала, о лесных чудищах и их проказах, о том как наказывают и милуют людей боги, любовные истории, истории из ее жизни… Иногда они доставали из сундуков содержимое и примеряли наряды.
Пелагея открыла дверцу шкафа.
— Знаешь, нет ничего лучше отвара крашеницы! Смотри, какое белье после нее чудесное. А запах какой!
Гардиния ткнула носом в наволочку. Перед тем, как идти стирать белье к ручью, они замачивали его в отваре травы. Белье становилось чистым, мягким и пахло приятно. Мать продолжала:
— А в соседнем селе используют какую-то другую травку. И одежка после нее другая. Я у Марии спрашивала, да ведь она молчит. Гляди ка какой секрет! А мне то что? И моя мать и моя бабка крашеницу использовали. Наверное, не глупее их были… Ты бы по воду сходила. Раза три сбегай — помыться нам хватит. Иди! Еще натопить надо успеть.
Пелагея спустилась вниз, прошла в комнаты, где располагалось ее настоящее царство — кладовые с запасами солений, варений, маринадов, трав, уставленными ровными рядами, шкафы с тканями, тесьмой. И наконец, попала в отделанную деревом и украшенную резьбой купальню. Пелагея присела на низкую скамью. Век бы отсюда не выходила! Сейчас вернется Гардиния, она разведет очаг и весь дом наполнится ни с чем не сравнимым запахом душистых листьев и домашнего мыла…
Девушка вышла на улицу. Как свежо! Вдалеке виднеется лес, откуда доносится шум. Лес всегда шумит, поет, и днем и ночью. Здесь же тихо, все еще спит. Высокая трава стоит, не шелохнувшись, словно тоже на нее опустилась сладкая дремота. Капельки росы звенят под лучами восходящего солнца. Гардиния не спеша направилась к колодцу, наслаждаясь погожим днем. Поставила ведра на край. Прислушалась. Затем настороженно оглянулась, что-то подсказывало, что она здесь не одна. Откуда опять этот неотвязный страх и предчувствие? Девушка сплюнула через плечо и поспешила обратно. Поставила ведра на крыльцо. Вернулась с полными ведрами во второй раз. Еще разок и можно отдыхать. Она легко добежала до ручья, опустила ведро в воду. За спиной раздался легкий шорох. Острое чувство, что за ней наблюдают, в который раз заставило тревожно оглянуться. Никого. Гардиния вздохнула, постаралась отогнать дурное с дум своих, зачерпнула воды… и тут же растерянно отступила назад. Перед ней стоял мужчина. Гардиния вздрогнула. Откуда он здесь?
Высок, строен, молод, широк в плечах. Красив. Черные как воронье крыло волосы зачесаны назад. Лицо благородное. Какой пронзительный взгляд! Зовущий, идущий прямо из сердца. Странно! На местного совсем не похож, но одет как все мужчины в селе; вышитая белая рубаха, широкий кожаный пояс как у цыган, темные штаны, короткие кожаные сапоги.
— Кто ты? Я тебя раньше никогда не видела…
— Меня Михас зовут. Напрасно ты боишься меня, Гардиния. У меня и в мыслях нет причинить тебе зло.
Девушка почувствовала в тех словах правду. Она потянулась за коромыслом, зацепила ведра. Парень залюбовался ее горделивой осанкой, нежностью кожи, под которой чувствовалась горячая кровь.
— А ты еще красивее, чем я думал.
На лице девушки заиграл румянец.
— Думал? Разве ты обо мне слышал?
— Слышал. И многое про тебя многое знаю…
— Мне нужно идти, Михас. Не то мать заругает.
— Послушай! Приходи завтра сюда, к ручью. Я ждать тебя буду. Придешь?
Он осторожно дотронулся до ее руки. Девушка отметила, как сильно вздымается молодецкая грудь. Чуть склонила голову, затихла, прислушиваясь к голосу своего радостно забившегося сердца, затем стрельнула огнем темных глаз.
— Приду. Об эту же пору и приду.
Затем откинула длинную косу назад и плавно двинулась прочь. Она еще долго ощущала завороженный мужской взгляд, устремленный ей вслед.
Бросив ведра на крыльце, Гардиния метнулась в свою комнату, подбежала к зеркалу, — щеки пылают, глаза сияют, улыбка не сходит с лица. Послышался укоряющий голос матери.
— А ведра что не убрала на место? Век им тут стоять? Гардиния!
— Иду!
Она плеснула в лицо пригоршню воды. Вытерлась рушником. Сбежала по ступенькам вниз.
— Летает, как стрекоза! Где опять пропадала? Что, думаю, покушать сготовить? Может, крошенку? Я кваса развела. И каша есть с молоком. Или ну ее эту крошенку — возиться не охота в выходной то день. Чего сама желаешь? А? Отчего улыбаешься? Что — то случилось?
