черты правильные, крупные. Седые волосы, убранные в пучок. Коричневого цвета плащ, авоська. Наверное, когда-то она была интересной женщиной, но от всего остался лишь бледный след. Она, задыхаясь, выговорила:
– Здравствуйте. Мне бы Андрея Львовича…
– Это я. Ваш пропуск, пожалуйста. Вы что хотели?
– Сыночка моего… О-ох…
Женщина упала без сил на предложенный стул и заскулила, уткнувшись в огромный носовой платок:
– Сыночка моего… Родненького… один ведь у меня…
– Гражданка! Успокойтесь! Ну-ну... Да чего вы хотите то?
– Сыно-очка бы уви-иде-еть…
– К сожалению, здесь я вам ничем не могу помочь.
– Что уж он такого натворил то, что родную мать к нему не пускают?
– Ваш сын задержан по подозрению в свершении особо тяжких преступлений. Он убивал...
– О, Господи! Да вы что?!!! Быть такого не может! Он же такой добрый! И мухи не обидит…Мой сыно- очек… Моя крови-ино-очка…
– Прошу, гражданка, успокойтесь. Встречи с родственниками запрещены. Он – особо опасный преступник. Я не имею права разглашать место его нахождения. Поверьте мне, это в ваших же интересах. В целях вашей безопасности и безопасности его семьи. С этой же целью его жена и дети перевезены в другое место и произведена смена фамилий. Это ради вас же, – повторил полковник.
– Ох, мне-то зачем безопасность? Я уж свое отжила. Жду, когда Господь призовет. Хотела умереть спокойно. А тут такое горе… Такое горе… За что его держат? Не может быть, чтобы это он убил кого…
– К сожалению, есть неоспоримые факты, что он убивал, а также насиловал, – осторожно добавил Сидоренко. – Ближе к лету, думаю, начнется судебный процесс.
– Чтоб мой Ванечка да насильник? В жизни не поверю! – еще пуще зашлась мать. – Знаю я, как вы эти признания получаете! Невинного человека в тюрьму посадили, а преступник на воле гуляет! Это вы – убийцы… Да как вам не стыдно то?
Один из присутствующих направился к графину с водой и затем протянул стакан посетительнице. Неожиданно третий мужчина возле окна не без любопытства в голосе произнес:
– Скажите, голубушка, вы знали, что ваш сын страдает половым бессилием? Что он с трудом может совершить половой акт? Он вам доверял свои беды?
– Александра мне ничего такого не рассказывала. Что вы за глупости все говорите! Как же не мог, если у них двое ребятишек? А вы еще его насильником обзываете!
– Скажите, – будто ничего не расслышав, продолжал тот, – какие отношения у вас были с мужем? Он вас избивал? Вас на глазах мальчика или самого мальчика?
– Жили мы обычно. Как все. Ну, наказывал иногда… Что в этом такого?
– Еще вопрос. Принижение чувства собственного достоинства у сына, принижение его мужественности было как-то связано с его половыми органами? Может, быть кто-то в семье, возможно шутливо, говорил что-то неприятное или болезненное об этом?
– Не-ет… – всхлипнула женщина и сделала пару глотков воды. – Если бы помнила, то наверняка сказала бы… Что мне сейчас уж скрывать? Девушек у него долго не было точно, – ведь он учился много…
– Еще один нескромный вопрос. Ваш сын как-нибудь иначе проявлял свою сексуальность в подростковом возрасте? Занимался онанизмом?
– Что вы такое говорите?! Срам какой!
– Это важно. Вы можете вспомнить?
Посетительница расстегнула верхнюю пуговицу. Оперлась на клюшку и прошептала:
– Было один раз. Застукала его за рукоблудством. Лет тринадцать ему было. Пришла пораньше домой, заглянула к нему в комнату, а там…Исхлестала его почем ни попадя, чтобы дурака то не валял. Попугала тоже. Говорят, что кто этим делом занимается – дети инвалидами или слабоумными рождаются. Слава Богу, Господь миловал. Все детки здоровехоньки… радость наша…
– И больше его за подобным занятием не замечали?
– Нет. Как бабка отшептала. Он потом плакал. Извинения просил. Я, почитай, с месяц с ним потом не разговаривала…
Не добившись своего, мать заключенного ушла. А профессор Кравченко, переглянувшись с Андреем Львовичем, и обращаясь больше к самому себе, подытожил:
– А ведь все могло бы быть по -другому…
– А эти подробности вам зачем? – не понял Ковалев.
– Диссертацию пишу о причинах подобного социального явления на примере вашего подопечного. Полезная вещь. Может, кто-то и заинтересуется… Нет, все – таки удивительно, что именно вы его поймали! Как вы его вычислили то?!
Сидоренко мотнул головой и пояснил:
– Вычислила его следователь Краснова, – она первая на след Смирнова вышла. Я же на него нарвался случайно.
Глава 50
– Воронцов на выход!
Команда прозвучала отчетливо и громко. Оттолкнувшись ладонью от тюремной койки, Ваня тяжело поднялся, его в наручниках вывели в мрачный холодный коридор. Конвоир шел следом. Бесконечные решетки сменялись многочисленными дверями и ограждениями. Затем машина долго ехала по разбитой колее и, наконец, его ввели в залитый мощным напряжением зал суда. На мгновенье он растерялся, заморгал. Сколько народу! Народ, которого он всегда так стеснялся. На несколько бесконечных секунд в зале воцарилась мертвая тишина. И словно горная лавина, набирающая все больше и больше скорости, откуда- то сверху обрушился шум деревянных сидений, щелкающих фотоаппаратов и камер, вскрики и галдеж публики и резкий истошный женский крик… Молоток грубо и требовательно застучал, но унять бушующую волну эмоций было не так-то просто.
– Успокойтесь! Тишина! Иначе всех… из зала… не мешайте… прошу же…
Ваня открыл зажмуренные веки и сотни любопытных глаз, словно заряженные электричеством иглы, воткнулись в него наблюдая, оценивая… Его боязливый взгляд скользнул по этим абсолютно чужим маскам непрекращающейся боли, гнева, страданий, искреннего удивления, отвращения, откровенного любопытства…
Ваня непроизвольно отвернулся, чувствуя как колючие взгляды ощупывают его обритую голову, рот, брови. На него смотрели, словно на диковинного зверя, ужасного и опасного, и чего-то напряженно выжидали. Очевидно, никто бы не удивился, если бы он сейчас начал сыпать из глаз искрами и метать огненные стрелы. «Чего от меня хотят все?» – вертелось назойливо в мозгу. Вдруг осознание собственной власти и могущества теплой благодатной волной излилось в душу и Воронцов, неожиданно для себя, высунул язык и словно в припадке безумия закатил глаза. За решеткой раздался дикий, животный рык и свидетели увидели то, чего так долго ждали – извращенного убийцу, жестокого маньяка с жуткой гримасой на лице. Сумасшедшего. Того, кто действительно совершил все эти кровавые злодеяния.
Гул из сотни криков, механических щелчков и истерических воплей выстрелил в него в один миг: «Убийца! Людоед! Чтоб ты сдох, сука! Сгорел заживо! Господи, пусть ему дадут меньший срок, – чтобы я смог тебя потом сам, своими руками разорвать на тысячи кусков! Я сам перегрызу тебе глотку! И ты узнаешь наконец-то – что это такое – БОЛЬНО!» Одна пожилая женщина приблизилась к Воронову и смачно, с ненавистью плюнула ему в лицо. С ее губ сорвались слова, полные желчи и жгучего яда: «Откуда такие выродки только берутся? Я бы вас всех своими руками перестреляла! Урод! Урод! Мразь! Убью! Куда Господь
