Титаниды любили делать апартаменты Феи во время Карнавала местом подлинной роскоши. На земле простирались слой за слоем ковры ручной выделки, где особенно бросался в глаза один, с изображением громадного колеса с шестью спицами. У двух стен были уложены подушки. У третьей выделялся Снежный Трон. Сделан он был из двадцатикилограммовых прозрачных корзин Мозговой Пудры Нагорья, лучшего кокаина во Вселенной и главного предмета экспорта Геи. Титаниды строили этот трон заново для каждого Карнавала, создавая настоящий шедевр из кристаллических контейнеров, подобных мешкам с песком на дамбе.
Два низеньких стола уставлены были лучшими кулинарными титанидскими творениями. Были там и дымящиеся кастрюли, поставленные для охлаждения в потеющие серебряные чаши с кубиками льда. Титаниды беспрестанно сновали туда-сюда, убирая остывшие кастрюли и заменяя их свежими деликатесами.
— Вот это обязательно попробуй, — предложила Габи. Она заметила, как Крис вскинул голову и улыбнулся. Гиперион всякий раз играл такую шутку с вновь прибывшими. Свет никогда не менялся, и люди не спали по сорок-пятьдесят часов, сами того не сознавая. Габи подумала, сколько же бедному мальчику удалось поспать с начала Карнавала. Она вспомнила свои первые дни на Гее, когда они с Сирокко топали в буквальном смысле до упаду. Давно это было. Старой, очень старой вдруг почувствовала себя Габи. Теперь она сомневалась, была ли она вообще когда-нибудь молодой.
И все-таки когда-то была — на берегах Миссисипи неподалеку от Нового Орлеана. Она вспомнила старый дом с пыльным чердаком, где она могла прятаться каждую ночь, чтобы не слышать маминых криков. Можно было поднять слуховое окно — и впустить свежий воздух. С открытым окном криков было почти на слышно, а Габи могла смотреть на звезды.
Позднее, когда мама умерла, а отец загремел в тюрьму, тетя и дядя взяли Габи в Калифорнию. В Скалистых горах девочка впервые увидела Млечный Путь. И астрономия стала ее манией. Она перечитала все книги, какие смогла найти, автостопом добралась до Маунт-Уилсона и выучила математику вопреки тому, что училась математике в калифорнийской средней школе.
Малышка Габи не затрудняла себя заботой о людях. Когда тетя уезжала, она забирала с собой четверых своих детей — но не Габи. Дяде она была нежеланна, так что Габи отправилась вместе с женщинами из соцслужбы, даже не обернувшись. К тому времени, как ей стукнуло четырнадцать, она выяснила, что для нее легче легкого было отправиться в постель с парнем, у которого был телескоп. Стоило ему свой телескоп продать — и она с ним больше ни разу не встретилась. Секс ее просто утомлял.
Выросла она в тихую, красивую молодую женщину. Красота Габи несла в себе некоторые неприятности — что-то вроде смога и бедности. Впрочем, были способы справляться со всеми тремя неприятностями. Так, Габи обнаружила, что, если по-особенному скорчить рожу, любой парень мигом от нее отстает. В горах не было смога, и Габи решила опять-таки стоном добираться туда, держа за плечами свой драгоценный телескоп. Калифорнийский технологический мог принять нуждающуюся студентку, но только если студентка эта была безусловно лучшей в своей специальности. То же самое — и Сорбонна, и Маунт-Паломар, и Зеленчукская, и Коперникус.
Габи терпеть не могла путешествий. И тем не менее отправилась на Луну, потому что оттуда было лучше всего наблюдать. Когда же она увидела чертежи телескопов, которые предстояло взять на Сатурн, то решила, что именно она — и никто другой — будет ими пользоваться. Но возле Сатурна оказалась Гея — и катастрофа. Шесть месяцев экипаж «Укротителя» колебался между сном и полной сенсорной депривацией в черном брюхе Океана, Генного божка-выскочки. Для Габи это составило двадцать лет. Причем из этих двадцати лет она прожила каждую секунду. У нее оказалась масса времени подумать о жизни и найти ее желанной. Хватило времени понять, что у нее нет ни единого друга, что никто не любит ее и она никого не любит. И что это крайне важно.
То было семьдесят пять лет тому назад. За все это время она не видела ни одной звезды и ни разу не чувствовала их недостачу. Кому нужны звезды, когда у тебя есть друзья?
— Что это было? — спросила Робин.
— Извини. Ничего особенного. Просто прыжки по ухабам моих мозгов. Мы, старички, часто так делаем.
Робин одарила ее сердитым взглядом, и Габи ухмыльнулась. Ей нравилась Робин. Редко встречала она человека с такой упрямой гордостью и сплошными острыми углами. Робин была еще большей чужачкой, чем любая титанида, почти не зная того, что зовется «человеческой культурой». Она почти не сознавала своего незнания и мешала слепой шовинизм с неистовой жаждой обо всем узнать. В разговорах без конца обижалась. Да, Робин обещала стать сомнительной компаньонкой — пока кто-то не завоюет ее доверия.
Габи нравился и Крис, но, в отличие от побуждения защитить Робин от самой себя, ей хотелось защитить Криса от безумного внешнего мира. Для него в этом было мало смысла, и все же он продолжал стойко бороться. Порой его мир сильно искажался то ли самой жизнью, то ли компанией злых духов, что говорили его голосом, видели его глазами, а порой и били его руками. Он больше не мог терпеть такого эмоционального вмешательства, ибо одно из его «вторых я» неизбежно должно было вскоре его предать. Кто станет ему доверять, когда он уже раскрыл свои малые и большие любовные тайны?
Крис поймал взгляд Габи и улыбнулся. Прямые каштановые волосы парня упорно падали ему на левый глаз, отчего он то и дело вскидывал голову. Крис был высок — метр восемьдесят пять или даже метр девяносто, среднего телосложения, с несколько угловатым лицом, которое могло нести на себе черты жестокости, если бы не морщинки боли вокруг глаз. Первое впечатление жесткого характера создавали слегка сплющенный нос и тяжеловатый лоб.
Тело его тоже могло бы выглядеть мощным, но Крис казался таким уязвимым в своей траурной мрачности. Вот он сидит там в своих убогих шортах, а кожа у него смертельно бледная — такая бледная, что трудно увидеть в нем какую-то угрозу. Руки и ноги сильные, плечи очень даже приличные — но явно многовато жирка на поясе. Крис не был очень волосат, что также нравилось Габи.
Если соединить все это, то становилось понятным, почему Валья от Криса в таком восторге. И Габи задумалась, понимает ли это сам Крис.
Сирокко ворвалась внутрь, сопровождаемая парой отборных титанид. Она огляделась, вытирая лицо влажным полотенцем, и направилась в угол палатки.
— А где Валья? — поинтересовалась она. — И разве Робин не полагается титаниды? — Содрав с себя серапе, она ступила за тканевую ширму. Из душа мигом забрызгала вода. Фея подставила под нее лицо и замотала головой. — Извините, ребята, я тут на минутку. Чертовски жарко.
— Валья все еще с ее группой, — отважился Крис. — Ты же не сказала, чтобы я привел ее с собой.
— Ты что-то с места в карьер, Рокки, — запротестовала Габи. — Почему бы не начать с начала?
— Извини, — сказала Сирокко. — ты права. Робин, мы еще с тобой не познакомились. Крис, я с тобой знакома, но ты этого не помнишь. Штука вот в чем. Габи мне сказала, что вы оба уже на пути вниз.
— На пути вниз? — возопила Робин. — Да она меня просто скинула!
— Знаю, знаю, — стала утешать Сирокко. — Это отвратительно. И я уже протестовала как могла — но что толку? Не забывай, ведь это я на нее работаю, а не наоборот. — Она без выражения взглянула на Габи, ненадолго задержала взгляд. Затем продолжила намыливаться.
— В любом случае мы знали, что вы оба в пути, и знали, что вы, скорее всего, доберетесь целыми и невредимыми. Как ни странно, большинству пилигримов это удается. Единственное, отчего можно погибнуть во время Большого Пролета, — это удариться в панику. Некоторые…
— Еще можно утонуть, — вставила Робин.
— Ну что мне еще сказать? — спросила Сирокко. — Конечно, это опасно и отвратительно. Только, может быть, мне уже хватит извиняться за то, чего я не делала? — Она взглянула на Робин. Та ничего не сказала — только покачала головой.
— Как я говорила, некоторые начинают бороться с ангелами, которые пытаются им помочь, и ангелам ничего толком сделать не удается. Так что целью Геи — как она мне ее изложила (поймите правильно и не думайте, что я намерена ее оправдывать) — является научить вас адекватно реагировать на критическую ситуацию. Если запаникуешь, тебе никогда героем не стать. Или по крайней мере Гея так считает.
Криса это все больше и больше заинтересовывало.
— Если предполагается, что это имеет отношение и ко мне, то боюсь, я пропустил самую важную
