При многих своих положительных качествах эти проекты страдают существенным недостатком. Они сориентированы на людей западного мира, так как построены на базе либо одного языка, либо нескольких (греческий, латынь, английский, французский, итальянский, немецкий и т. п.).Усвоение такого языка для жителей Востока, «латынью» которых является арабский, весьма затруднительно. А разговор идет о едином языке для всех землян.
Известно: от серьезного до смешного — один шаг. Такой шаг совершил в конце того века некто Е. Гурин, выпустив грамматику, которая «может быть изучена в течение 5 — 10 минут». «Благодетель человечества» предлагал последнему говорить так: отец — «п-ай», мать — «п-ая». Их сына называть «
Ну, а как будет «звучать» на этом заумном языке, скажем, праправнучка или прадедушка, подсчитайте сами.
Другой соискатель признания, итальянец, предложил латинизированный международный язык, абсолютно лишенный грамматических связей. Рецензируя этот опус, один лингвист не без сарказма заметил: «Простейший интернациональный язык есть молчание».
Все, в том числе и незадачливый сочинитель, поняли это замечание так: «Чем ваша абракадабра, достоуважаемый коллега, лучше небезызвестного проекта ученых лапутян?» В самом деле, упрощение имеет свои пределы, за которыми начинается нелепость упрощенчества.
Да, легко сказать: землянам нужен один язык, хотя бы вспомогательный. Безмерно труднее его создать [25]. Такой искусственный язык, который мог бы стать единым для людей, говорящих ныне на трех тысячах языков. В нашем Дагестане существует 40 непохожих друг на друга языков, а республиканская газета «Дагестанская правда» выходит на пяти языках.
В разные эпохи исторические условия выводили на сцену в качестве «главного героя» различные языки. Империя Александра Македонского приобщалась к греческому языку. Возвышение Рима привело к тому, что латынь была навязана победителями другим народам, а затем в качестве языка науки и культуры безраздельно господствовала вплоть до XIX века. С конца XVIII века соперником латыни заявляет себя французский. Уже через полсотни лет он становится первым европейским языком, на котором изъясняются политики, составляются дипломатические документы. Вся «просвещенная» Европа говорит или пытается говорить по-французски — Англия, Германия, Россия, — пусть коверкая его, пусть смешивая его с нижегородским. А еще через полвека новая смена лидера. Самая могущественная колониальная держава мира насаждает, где можно, свой, английский, язык…
Искусственно созданный всеобщий язык не должен давать преимущества ни одной нации — таково одно из условий успешного внедрения его в повседневную практику людей разных наций и народностей. Иначе, как справедливо полагал Герберт Уэллс, даст себя знать «национальное самолюбие народов»: англичане «почувствуют себя обиженными, если всемирным языком объявят французский», немцы «одинаково отвергнут и английский и французский языки», русские «захотят отстоять кандидатуру своего языка», а китайцы «заявят, что их язык, за которым числится давность тысячелетий и на котором говорят сотни миллионов людей, не хуже любого европейского».
И вот теперь пришла пора упомянуть о «языке мира» — воляпюке, триумфальный взлет и глубина падения которого— стали притчей во языцех. Изобрел воляпюк в 1880 году немецкий языковед Иоганн Шлейер.
Сложная, но логичная, не знающая исключений грамматика. Выдержан принцип: говорю, как пишу, пишу, как читаю. Ударение в слове всегда падает на последний слог. Что же касается слов, взятых из английской, французской, немецкой и латинской лексики, они изуродованы, истерзаны Шлейером самым варварским способом.
Э. Свадост [26] передает рассказ о том, как Шлейер создавал слово ножницы. Прежде всего он обратился по обыкновению к английскому языку, но слово scissors оказалось неподходящим, французское — ciseaux — тоже. Взял немецкое Scheere, отбросил окончание —е, заменил r на I и получил jel («шель»); но это слово в воляпюкском словаре уже означало «защита». Заменил гласную: jil; однако и это слово уже было занято понятием «женственность». Заменил l на m — получилось jim («шим»), что и было внесено в словарь.
Создатель воляпюка с такой же непринужденностью разделался с именами собственными, употребление которых считалось традиционным. Америка под его пером превратилась в Melop, Африка — в Filop. Стараниями изобретателя Россия была перекрещена в Lusan. Да кстати, и само название воляпюк не что иное, как шлейе-ровская комбинация двух английских слов. World (мир) стало vol, speak (говорить) превратилось в рик.
«Язык мира», широко разрекламированный церковью, поддержанный авторитетом ряда видных ученых, яро распространяемый фанатичными приверженцами «всемирного алфавита», казалось бы, обеспечил себе бессмертие. Воляпюк распространялся со сказочной быстротой в городах и весях Европы и Америки. Шлейер почел себя «мессией», на долю которого выпало дать человечеству единую речь.
Однако жизнь рассудила иначе. Чем больше воляпюкисты узнавали язык, тем больше находили в нем недостатков. Дело могли поправить коренные реформы, но Шлейер занял непримиримую позицию. В лагере его единомышленников возникло недовольство, произошел раскол.
Воляпюк оказался модой, продержавшейся каких-нибудь тридцать лет. В 1912 году умер его создатель. Этот год считается последним годом жизни «языка мира».
Конец печальный, но поучительный.
Но есть еще, пожалуй, одно немаловажное, если не решающее обстоятельство, приведшее воляпюк к бесславному концу. Это появление на свет в 1887 году нового проекта единого языка. Его конструктор — варшавский окулист Людвиг Заменгоф. Свой труд «Интернациональный язык» Заменгоф выпустил под псевдонимом д-р Эсперанто («Надеющийся»), Вскоре псевдоним стал названием языка. Язык этот чрезвычайно легкий, такой, что его можно «изучить шутя». Заменгоф «упростил до невероятности грамматику…», которую в таком виде «можно отлично усвоить за полчаса». Для изучения же всего языка, по мнению Заменгофа, «вполне достаточно нескольких дней».
Эсперанто выгодно отличается от воляпюка не только большей логичностью, стройностью и простотой грамматики, которая не знает исключений, но в первую очередь лексикой своего словаря. В него вошли интернациональные слова, знакомые каждому мало-мальски образованному европейцу.
Сравнивая эти языки, Лев Толстой в 1894 году писал: «Воляпюк показался мне очень сложным. Эсперанто же, напротив, очень легким, каким он и должен показаться всякому европейскому человеку». В то же время великий писатель высказал мнение, «что для всемирности в настоящем смысле этого слова, т. е, для того, чтобы соединить китайцев, африканские народы и пр., понадобится другой язык…»
А вот отзыв Бодуэна де Куртенэ: «Эсперанто… является нe более или менее обстоятельно выработанным проектом языка, а языком законченным и готовым для всестороннего употребления». Ученый, однако, не считал эсперанто языком идеальным и полагал, что направленный научный поиск предоставит в распоряжение человечества еще более совершенный искусственный язык.
В 1928 году великий пролетарский писатель А. М. Горький писал: «Стремление создать язык, единый для всех людей, — одно из тек дерзких до безумия стремлений, которые всегда служили, ныне служат и всегда будут служить делу организации мира по воле человека и для безграничного развития способностей человека. Неоспоримо, что, говоря одним языком, трудовое человечество значительно скорее поняло бы единство своих интересов…»
Но до такого идеального языка еще далеко. То — журавль в небе. А сегодня, благодаря усилиям энтузиастов, эсперанто собирает под свои знамена все новые группы людей. Где их сейчас только нет, эсперантистов.
Гиды, владеющие этим языком, навязывают свои услуги туристам у стен римского Колизея; сторожат иностранцев перед порталами афинского Парфенона; карабкаются с настырными иностранцами по крутым плитам Хеопсовой пирамиды в Гизе.
Спрос на гидов-эсперантистов вызывает все большую зависть переводчиков самых распространенных языков. В повышении этого спроса ничего удивительного нет. Лексика эсперанто состоит в основном из
