узнал только тогда, когда Арменак спел песню «Армения, страна обетованная», которую Комитас очень любил в его исполнении — тогда он смог только выговорить: «мой Арменак». Маргариту Бабаян он попросил остаться, ухаживать за ним и вылечить его, но в следующую же минуту ее не узнал. «Серенаду» Шуберта, которую он так проникновенно исполнял, теперь не хотел и слушать.
Двадцать лет его болезнь боролась со спартански закаленным телом, которое до этого не знало больничной койки.
Комитас доживал последние дни. Ему было шестьдесят шесть лет, из которых он в сознании прожил сорок шесть. Глаза его запали, выдались скулы, тонкая и прозрачная кожа на лице напоминала пергамент. Силы покидали его, сознание иногда прояснялось, хотя говорить он не мог.
В ушах звенела мелодия родной ему песни. Он видел луг, освещенный лучами яркого солнца, и горное озеро, на берегу которого две женщины прямо на траве накрывают стол, детей, собирающих цветы... Двое невдалеке склонились над холстами, а один, взобравшись на вершину скалы, поет:
Армения, страна обетованная,
Ты колыбель рода людского,
Ты исконная моя родина,
Армения, Армения, Армения!
Песня раскачивает головки цветов. Поющий вскидывает руки и послушно замирают головы. Сотни глаз обращены на дирижера. Перед тем, как взмахнуть палочкой, он спрашивает:
Многие из моего хора пали на пути к вершине. Сколько вас осталось?
Нас триста человек, — отвечала группа.
Мало!
Три тысячи!
Мало!
Три миллиона!
Мало!
Пять миллионов!
Все до единого здесь? Никого не осталось?
Грандиозный хор выстроился на Араратской равнине полукругом, а сам он остался стоять на вершине. Отсюда, с вершины хорошо виден всеармянский хор, и голос дирижера, перекрывая огромное расстояние, доходил до всех.
Я вам детально объяснил песню «Сипанские храбрецы». Вздох. Все вместе. С богом!
Пятимиллионный хор в одно дыхание, в один голос запел песню, сотрясая ущелья и горы.
Почему они так страстно вооружаются,
Нетерпеливо седлают рвущихся в бег коней,
Ярким огнем полыхают их храбрые сердца. Стремительно проходят облака,
Как порывистый ветер с Сипана.
Они несутся вниз Враг в поле,
Это он разжигает в них неизбывную месть,
Месть, месть, месть, их месть, их месть!
Голос хора звучит теперь издали. И теперь он идет по цветущей живописной равнине. Голос хора доносится уже с вершины. Он поднимается, опускается и вновь поднимается на более высокую вершину. Здесь когда-то был Абовян. Хор стоит на вершине. Все поют, протянув руки к диску луны.
— Мы дети солнца, языческие дети солнца, — раздался голос дирижера, и он запел языческую песню о восходе солнца, которую нашел в хазовых книгах. Он пел так проникновенно, что затемненная часть луны осветилась, засверкала, как солнце. И прекрасна, неповторима была песня, прекрасен был мир, залитый яркими, горячими лучами солнца.
Теперь можно спокойно вздохнуть... вздох...
Медленно опускались его руки на грудь, чтобы успокоиться на белом саване.
У его смертного одра собрались Арменак Шахмурадян, Маргарита Бабаян, Аршак Чопанян, его друзья и близкие.
Это было 23 октября 1935 года.
Тело Комитаса забальзамировали в стеклянном гробу и похоронили в склепе армянской церкви. Через год останки были перевезены в Ереван и захоронены в городском пантеоне.
Вечный странник в родной земле нашел последнее пристанище.
