Короче, ребенок сирота и страдает в фильме так ужасно, что просто душу выворачивает.
Неожиданно я слышу возле себя тихое хныканье. Я смотрю на Анн-Клер и чувствую смятение. Эта женщина втайне тоже страдает, лицо ее искажено, губы прикушены, слезы текут как горные ручьи в весеннее половодье.
– Ты спятила? Ты плачешь над этой штукой?
– Оставь меня, Monpti, оставь меня…
– Да как можно плакать от такой чепухи, чокнутая девочка?!
Позднее в фильме все неожиданным образом поворачивается в лучшую сторону. Цыган преследуют и настигают.
Взрыв аплодисментов в зале. Он относится не к фильму. Фильм остается большой дрянью, а зрители – исключительно нервные люди, они предпочитают скорую справедливость. Некоторые не могут сдержаться и рычат:
– Casse-lui la queule! Дай ему в морду!
Большое преимущество киносеансов в том, что можно курить и целоваться. Можно даже взять даму своего сердца на колени. В худшем случае сзади кто-нибудь крикнет:
«Ребята, или сдвиньтесь совсем головами, или немного разведите их в стороны. Так ничего не видно!»
Можно, конечно, и фильм смотреть.
В перерыве мы заходим в небольшое кафе напротив.
– Что тебе взять?
– Один «гран нуар»! – говорит она, просияв. Забавно, как многие здесь увлекаются черным кофе.
Даже в порцию кофе с кремом они кладут лишь одну чайную ложечку молока. Если хотят посветлее, кладут две ложки. Кто желает еще больше – рискует быть удостоенным презрительной реплики кельнера: «Значит, вы хотите одно молоко?!»
После кино я провожаю ее до авеню Гоблен, тут мы прощаемся.
– Дальше не ходи, нас могут увидеть.
– Servus, моя дорогая.
На рю Клод Бернар кто-то хватает меня за руку. Это Анн-Клер. Она догоняла меня и теперь не может отдышаться.
– Что такое?..
– Скажи… ты… в меня влюблен?
– Да… Я не понимаю…
– Тогда почему… ты не машешь мне… после… как мы попрощаемся?
– Я забыл.
– Я сейчас пойду, а ты мне будешь махать… а я даже не обернусь!
– Что?!
– Да, потому что многие люди видели, как я тебе махала, а ты вообще не обернулся. Какой-то незнакомец ответил мне. Я – француженка, меня нельзя унижать.
– А я венгр. Я пойду в клетку со львами, если ты бросишь в нее свою перчатку, под совсем маленьких львят, но я не буду махать в воздухе. Это ниже моего достоинства.
– Но ты любишь меня…
– Я только что говорил о львах… А ты – ноль внимания!
– Ну хорошо. Поцелуй меня в шею, и – servus!
Двадцать седьмая глава
Анн-Клер забыла у меня небольшую книжку, сегодня я обнаружил на столе «Les plus belles pensees. Le bonheur». «Мудрые мысли. Счастье».
Ей это тоже нужно. Если же обратиться к анализу, то не все складно в вещах, от которых это зависит.
В книге есть красиво сочиненные кабинетные премудрости. Ларошфуко, к примеру, говорит: «Ne desirer que ce qu'on a. Удовольствуемся тем, что имеем».
«Поиски счастья – это единственная цель всех в этой жизни, ибо основой счастья является эгоизм». А что будет, если мы признаем вышеозначенное определение как единственный путь к достижению счастья? Прекраснейшие вещи в жизни кормятся от грязных корней. Унавоженная земля урожайна.
Мысль Рене Майзеро остроумна: «Heureux ceux qui n'ont jamais ete heureux. Счастливы те, кто никогда не был счастлив».
Совет, указывающий мне путь, у этого мыслителя я тоже не найду. Он прав. Только неумные люди способны верить, что мы можем помочь друг другу словами. Слова, как бы ни влияли благотворно, имеют ту же ценность, что и морфий для больного раком. Они уменьшают на некоторое время страдания, но не лечат. Зато Рене Майзеро – остроумная голова, что, однако, не означает, что он забавен. Его фраза напоминает Библию, а это великое дело. «Счастливы те, кто еще никогда не был счастлив».
Шарлес говорит: «Il n'y a de bonheur parfait qu'avec un mauvais coeur et un bon estomac. Без здорового
