— Я больше люблю миндальное. Но его почему-то здесь не делают. У моего мужа свой пароход, он каждый месяц делает рейс в Марсель и обратно, и капитан всегда привозит мне свежее миндальное печенье. А вы любите миндальное?
Отец шаркнул подошвой.
— Так точно, мадам Прохорова, люблю.
— Вот видите, значит, мы во вкусах сходимся. А клико вам нравится?
— Как же-с, мадам Прохорова, как же-с! Печенье — высший сорт!
— Что вы! — Барынька расхохоталась. — Клико — это вино.
Она все болтала и болтала. Потом опять глянула на часики и прошептала:
— Полное неуважение к даме…
Но тут зазвенели шпоры. Барынька бросилась- навстречу офицеру.
— Миль пардон, миль пардон! — весело сказал офицер — Задержался на маневрах. — Он повернулся к отцу и сделал строгое лицо: —Что же это у вас пусто? Нехорошо, нехорошо!
Отец растерянно молчал.
— Но я же говорила, что сюда нужен Поль де Кок — Барынька топнула ножкой. — Завтра же пришлите ко мне человека!
— Кок Коком, а вот без музыки тут не обойтись, — сказал офицер. Он ударил себя ладонью по лбу и крикнул;— Эврика! У директора кожевенного завода Клиснее есть фонограф. Замечательная штука! Клиснее привез его из Парижа. Едемте! Приступом возьмем!
— Не даст, — поморщилась барынька. — Я Клиснее знаю: скряга.
— Даст! Он привез себе уже другой фонограф, еще лучше этого.
Офицер подхватил барыньку под руку, и они укатили. Отец задумался. Думал, думал, вынул из кошелька две медные монеты и бросил в кассу.
— Черт с ней! — сказал он. — Пусть этот чай пойдет за мой счет. На, Никита, чек.
Никита подержал чек в руке и сам нанизал его на стальную наколку.
Появился еще один посетитель. Хотя это был тот красноносый бродяга, которого вчера выводил городовой, отец с Никитой и ему обрадовались.
Красноносый заказал чай, вынул из кармана бутылочку и ударил донышком по ладони. Пробка вылетела. Он с бульканьем выпил водку и крякнул.
Отец и Никита сделали вид, что ничего не замечают: побоялись, что и этот посетитель уйдет.
— В меру можно, в меру можно, — бормотал красноносый, прихлебывая из блюдца чай. — Утречком шкалик, в полдень шкалик, сейчас вот шкалик. К вечеру, даст бог, еще настреляю копеек двадцать, а то и полтинник, — тогда уже и полбутылочку на сон грядущий можно. Так-то… У каждого своя мера. Так-то…
Напившись чаю, он мирно пошел к выходу, но у самых дверей столкнулся с толстой барыней. Красноносый посторонился и вежливо сказал:
Просю, мадам. Только сразу не напивайтесь. Утром шкалик, в полдень шкалик, а на ночь можете и полбутылочку.
— Эт-та что такое? — накинулась барыня на отца и покраснела. — Поч-чему тут пьяный?
Отец испугался и затанцевал:
— Это-с природный алкоголик, мадам Медведева. Он, мадам Медведева, перейдет с водки на чай постепенно…
Отдышавшись, барыня начала проверять кассу. Она подсчитывала медяки и чеки и подозрительно посматривала на отца. А подсчитав, злорадно сказала:
— Восемь копеек недостает.
— Не может быть, — твердо ответил отец.
— А я вам говорю, недостает! Что же я, по-вашему, лгу?
— Вы ошиблись. Каждый человек может ошибиться, — настаивал на своем отец, совершенно забыв шаркать ногой. — Извольте пересчитать.
Барыня схватила чеки и начала пересчитывать.
— Правильно, — сказала она. — Я ошиблась по вашей вине: почему у вас нет счетов? Чтоб завтра же были счеты.
Отец развел руками:
— На счеты попечительство денег не выделило.
— Ну, так пришлите кого-нибудь ко мне. У нас в доме их сколько угодно.
Барыня уехала.
— Купчиха? — спросил Никита.
— А ты не видишь? — сердито ответил отец.
Когда стемнело, Никита зажег газовый рожок. Но на свет рожка так больше никто и не пришел.
Отец запер дверь на болт и сумрачно сказал: — Кажется, возчик верно напророчил: горим с первого же дня.
ПОПЕЧИТЕЛИ
На другой день отец послал Витю и меня к даме-патронессе Прохоровой за Поль де Коком. Витька сказал, чтоб я не зевал по сторонам.
— Попробуй только, потеряйся — сразу в будку попадешь.
Какой будкой он меня пугал, я не знал. Может, той, которая ездит по улицам с бродячими собаками? От страха я не спускал глаз с Витьки и ничего, кроме его синей рубашки, не видел, пока мы не подошли к дому Прохоровой. Вот это домик! Целых двенадцать окон! А над дверью железный навес, такой красивый, будто весь сделан из кружева. К двери прибита белая эмалированная дощечка, а на дощечке напечатано большими буквами:
Тут и Витька оробел. Надо было, как велел отец, придавить кнопочку, а Витька таращил на нее глаза и боялся поднять руку. Потом презрительно глянул на меня, будто не он, а я боялся, и ткнул в кнопку пальцем. За дверью что-то зазвенело. Витька отскочил как ошпаренный. Дверь открылась, и какая-то тетка в белом фартуке и кружевной наколке закричала на нас:
— Вы чего балуетесь, паршивцы?!
Я уже хотел деру дать, но Витька сказал:
— Мы не балуемся, мы до барыни за Коком пришли.
— До какой барыни? За каким коком? Разве кок здесь? Кок на пароходе!
Витька огорошенно молчал.
— До какой барыни, я вас спрашиваю?! — кричала тетка.
Витька продолжал молчать. Тогда сказал я:
— Которая с усами.
Тетка засмеялась и спросила:
— Откуда вы взялись?
— Из общества трезвости, — в один голос сказали мы.
— А, тогда подождите.
Она ушла. А когда вернулась, то велела нам идти за нею следом. И мы пошли. Сначала шли по лестнице, только не вниз, как в квартире около Старого базара, а вверх. Лестница была широкая, а ступеньки белые, блестящие. И такие гладкие, что я даже поскользнулся, и иитька зашипел на меня. Потом мы вошли в комнату. Ну и комната! Наверно, и у царей таких не бывает. Все стены серебряные, а на стенах, в золотых рамах, веселые картины, и везде золото, золото. Даже клетка, что висела над окном, и та была
