— К пельменям угадал!
— Значит, под пельмешки и выпьем, — он поставил бутылку на стол. — Выпьем, и ты со мной пойдешь.
— Куда?
— Мне специалист по цинку нужен.
Нужен так нужен: я лишних вопросов в мужском разговоре не задаю. Выпили, закусили.
— Куда прикажешь?
— Довезу.
Привез в старый заброшенный гараж на окраине совхоза. Ворота в него были закрыты, Ким погудел — открыли. Солдат открыл. Ким въехал, и солдат старательно закрыл ворота на засов.
— Сын, — представил Ким. — Андрей. А это — тот парнишка, о котором я тебе говорил. Безотцовщина в очках.
Посреди пустого гаража стоял гроб. Грубо сваренный из цинковых патронных ящиков.
— Умер?
— Официально объявлено, что он случайно выстрелил в себя при перезарядке автомата. Так и в сопроводительном объяснении указано за подписью командира части и полкового врача.
— И свидетелей, — негромко подсказал сын.
— Да, и двух свидетелей. Начальника караула и разводящего. Андрея сопровождать откомандировали, как земляка.
— А почему гроб — тут, а не у матери? Или — в клубе?
— А потому, что гроб — с музыкой, и сплошные странно-сти. Почему гроб — самодельный? Почему специалистам не заказали, если парнишка погиб из-за собственной неосторожности?
Я присел перед гробом, вгляделся. Он был аляповато слеплен из кусков цинка явно малоопытной рукой. Варили без флюса, металл кое-где был прожжен и прикрыт заплатками.
— Да, самодел.
— Пункт первый, — вздохнул Ким. — Андрей, покажи нашему другу пункт второй.
Андрей достал из кармана солдатского мундира сложенный вчетверо тетрадный лист в клеточку.
— Слава просил приятеля своего мне передать из рук в руки, чтобы никто не заметил.
Я развернул. Там были стихи:
Это был крик. После таких криков вешаются, стреляются или бегут куда глаза глядят. Парнишка вполне мог сломаться и пустить себе пулю в голову, но зачем тогда — самодельный гроб? Почему не заказали, если сами не имеют ни материала, ни хороших сварщиков?
Я вернул Андрею стихи и признался:
— Ничего толком не понимаю, хотя самоубийство вроде бы подтверждается.
— Для тебя, — подчеркнул Альберт. — Если бы он оставил эти стихи командиру роты как посмертную записку, они, возможно, и гроб не испугались бы заказать. Хотя… — Ким вздохнул. — Перескажи, Андрей, что тебе на словах приказано.
— Мне приказано убедить Славкину мать Веру Иосифовну не разрешать вскрывать гроб. Ни под каким видом.
— Почему? — я искренне удивился.
— Пункт третий, — сказал Ким, показав три пальца. — Может, его насмерть забили. Может такое быть? Не исключаю, потому что уж очень они темнят. Машину до Глухомани дали собственную, отрядили офицера и солдата в сопровождающие — целая самодеятельность. Зачем вся эта суета, если все было так, как они говорят? Если бы так, то хоронили бы этого несчастного Славика за казенный счет вполне официально, а не за деньги собственного полка. Это тебе — пункт четвертый.
— Значит, офицер сопровождал гроб?
— Положено так, — пояснил Андрей. — Машина с особым грузом.
— А куда он подевался, этот офицер?
— Это уж — пункт пятый, — сказал Ким. — Разувайся, друг, на руке пальцев не хватит.
— Командир нашей роты старший лейтенант Потемушкин доставил меня до совхоза, сгрузил гроб и на машине уехал в Нижний Новгород, мать с отцом навестить. А мне приказал после похорон самому до части добираться и оставил деньги на проезд.
— Командир роты сбежал от объяснений, это и черепахе ясно, — вздохнул Альберт. — Как по-твоему, самовольно он это сделал?
— Вряд ли, — сказал я. — Андрей в часть вернется, а где же сопровождающий офицер? Да и шофер проболтаться может, и тогда этому старшему лейтенанту не вывернуться. Думаю, он эту поездку к родителям заранее с командиром полка оговорил. В порядке поощрения за неприятную командировочку.
— Похоже, что так, — вздохнул Ким. — А это наше открытие на сколько пунктов тянет?
