История Востока. Том 2

аналогичную роль?

Практически, если иметь в виду современные страны ислама, мало где. Небольшие государства вроде Ливии явно не в счет – там негде развернуться. Из более или менее крупных государств Магриба и восточносредиземноморской зоны арабского мира всерьез заражен вирусом фундаментализма разве что Судан, одно из самых отсталых исламских государств. Теоретически фундаментализм имеет неплохие шансы также и в Алжире, Сирии и Ираке. Алжир, где революционное правительство потерпело неудачу со своими социалистическими экспериментами, чуть было не стал жертвой этих неудач – только решительные действия властей преградили путь фундаменталистам в 1991—1993 гг. Сирия и Ирак, находящиеся под властью баасистских режимов скорее национал-социалистического, нежели религиозноисламского характера, в принципе достаточно энергично развиваются по капиталистическому пути, хотя и несколько ослаблены экспериментами того же социалистического характера. Слабости свои Ирак компенсирует нефтедолларами, а Сирия – дотациями от богатых нефтедолларами стран. Поэтому, строго говоря, почвы для серьезного недовольства жизнью и осознанного массового социополитического дискомфорта, для стремления в ностальгических поисках счастья обратиться к глубокому прошлому здесь пока что вроде бы нет. Однако эта почва при неудачном развитии событий и ухудшении ситуации, кризисных явлениях может, как то показывает пример Алжира, появиться. И в этом смысле Сирия, Алжир и богатый нефтью Ирак – это как бы резерв фундаменталистов, хотя реально рассчитывать на успех исламский фундаментализм в этих странах пока не имеет оснований. По сути, единственное государство, где такого рода основания имеются в избытке, это Афганистан.

Афганистан в чем-то близок к иранским реалиям. Правда, у него нет столь давней истории, древних и развитых традиций, которыми можно было бы гордиться. Зато он потенциально в еще большей степени, чем Иран, оказался неподготовленным к радикальным преобразованиям современного типа. У него нет и нефти, которая могла бы помочь. И главное, именно здесь оказались наиболее живучими восходящие к первобытным племенным нормам свободолюбие и горделивое стремление к независимости горцев, готовых сражаться за свой привычный образ жизни с кем угодно и сколько угодно. Идейной опорой этой позиции сегодня в Афганистане служит ислам. И этот ислам буквально на наших глазах перерастает в исламский фундаментализм, чему в немалой степени способствует тот комплекс, о котором только что упоминалось и все составные элементы которого в избытке представлены в современных афганских реалиях.

Надо заметить, что афганский фундаментализм отличен от иранского. Он не столько внешне- формальный (женщин здесь пока не призывают поголовно надевать чадру), сколько глубинно-истинный, доктринально-сущностный. В фундаменталистских тенденциях афганцы видят и то свое, что дорого каждому из них, каждой племенной или политической группе, и то общее, что сплачивает всех их в нечто единое целое. Практически это означает, что взрыв фундаментализма в Афганистане – это вполне реальная возможность, ибо потенциал для этого накоплен, причем немалый. Но значит ли это, что все будет именно так? Вопрос далеко не праздный, ибо от того, каким будет Афганистан через несколько лет, зависит немало, особенно если иметь в виду неустоявшуюся еще политическую ориентацию среднеазиатских молодых государств, где потенциал по ряду параметров подчас близок к афганскому. Ведь граничат бывшие среднеазиатские республики именно с Афганистаном или с Ираном. Можно добавить к сказанному, что реакция афганской оппозиции на аннексию Кувейта Ираком на рубеже 1990—1991 гг. была хотя и сдержанной, но более проиракской, нежели направленной в защиту Кувейта и других аравийских монархий, откуда оппозиционеры получали поток нефтедолларов, оплачивавших вооружение. Проиракской именно потому, что Ирак олицетворял собой всеисламское стремление покарать Израиль, а эта политика небезразлична для любого, склонного к исламскому фундаментализму.

Разумеется, исламскому фундаментализму в Афганистане есть альтернативы. Могут быть найдены компромиссные варианты, которые позволят надежно объединить Афганистан не на фундаменталистско- исламской основе. Но вероятность прихода к власти фундаменталистов здесь тем не менее достаточно велика, чтобы всерьез обратить на нее внимание.

Существен и вопрос о потенциях исламского фундаментализма в случае его успехов в Афганистане, а тем более в Средней Азии или Азербайджане. Здесь трудно строить прогнозы, но все говорит в пользу того, что эти потенции в любом случае достаточно ограничены. И хотя это слабое утешение, особенно для неисламского населения тех же бывших советских республик, которые имеются в виду, все же можно заметить, что условий для распространения и превращения в фактор мирового значения исламский фундаментализм сегодня не имеет. Рано или поздно, но он будет вынужден пойти по пути приспособления к мировым реалиям. Прежде всего это касается Ирана, где фундаментализм давно уже является фактом и где он демонстрирует свою неприспособленность к принципам существования современного мира.

Глава 7 Южная Азия после деколонизации

После того как план Маунтбэттена обрел юридическую силу в качестве Закона о независимости Индии (15 августа 1947 г.), на смену прежней колонии пришли два доминиона – Индийский союз и Пакистан, причем второе из этих государств оказалось состоящим из двух частей, расположенных как к востоку от Индии (совр. Бангладеш), так и на западе от нее, в долине Инда. Разделенные по религиозному признаку, оба государства с самого начала оказались резко враждебными по отношению друг к другу, не говоря уже о том, что само их формальное размежевание происходило в огне резко обострившейся индо-мусульманской вражды, порой в обстановке жестоких гонений и кровавой бойни, стоившей едва ли не миллионов человеческих жизней (по некоторым подсчетам, только в Пенджабе резня и погромы унесли около полумиллиона жизней). Ситуация была еще более усугублена тем, что княжес^оам давалось право свободного выбора, вследствие чего ряд князей на территории Индии (большинство их были мусульманами) выразили желание – вопреки воле населения княжества, по преимуществу индуистского, – присоединиться к Пакистану, что повлекло дополнительные эксцессы и потребовало вооруженного вмешательства правительства Индийского союза. В результате княжества на территории Индии были включены в состав этого государства, включая и северное, Кашмир, хотя часть этого последнего так и осталась за Пакистаном.

Кровавые столкновения вызвали многомиллионный поток беженцев и, как следствие этого, взрыв националистических и шовинистических настроений, жертвой которых, в частности, пал пытавшийся погасить страсти М. К. Ганди, убитый в 1948 г. членом религиозно-националистической группировки Хинду Махасабха. Нелегкой задачей была и перестройка экономики каждой из частей прежде единого организма: к Пакистану отошли богатые сельскохозяйственные районы, дававшие хлопок и джут для текстильных предприятий Индии.

Реформы и политический курс независимой Индии

1949 год прошел под знаком подготовки конституционных реформ, которые были оформлены в конце ноября Учредительным собранием в качестве конституции новой Индии, вступившей в силу в январе 1950 г. Была провозглашена Республика Индия, которая при этом оставалась членом Британского содружества наций, т. е. сохраняла привычные связи с прежней метрополией. На первых выборах в центральный парламент и законодательные собрания штатов (1951—1952) почти три четверти мест получил ИНК – с тех пор почти бессменная правящая партия страны. Возглавил правительство Д. Неру.

Первой серьезной реформой нового правительства была аграрная, о необходимости которой ИНК давно