Вишена довольно сказал:
– Это я знаю!
– А почему – знаешь? – проворчал неодобрительно Тарус.
Вишена смутился:
– Нет…
– То-то! – Тарус говорил негромко. – Макошь, Мать-сыра земля, дает тебе свою силу. По корням стекается она в пни и лишь на гладких пульсирует ровно и спокойно. Изломы не годятся, долго на них живет крик умирающих деревьев, и Макошь кричит вместе с ними.
Тарус умолк и некоторое время безмолвно шарил взглядом по чащобе. Вишена семенил рядом, нетерпеливо заглядывая ему в лицо.
– А еще что?
– Когда хочешь обернуться волком, – возобновил рассказ чародей, – заходить к пню нужно с юга на север. Человеком – наоборот, с севера на юг. Ну и, конечно, приговор…
– Чудеса, – прошептал Вишена.
– Это еще что, – усмехнулся Тарус, – настоящие чудеса начнутся, если станешь к пню спиной и перекувырнешься назад. Приговор здесь уже другой…
Заклинания Тарус произнести не успел. Идущий впереди Славута поднял руку и замер. Встал, будто на стену наткнулся, Омут; застыл с поднятой ногой Вишена.
Там, впереди, кто-то пробирался сквозь чащобу. Слышались мягкие шаги, тихий хруст сухих веток и приглушенный говор, издали похожий на невнятное бормотание. Все пятеро путников мигом нырнули в густой малинник. Летом здесь вполне мог сидеть жирующий медведь и лакомиться ягодами. Но весной в малиннике делать нечего и они без помех схоронились в густом переплетении ветвей и сочных зеленых листьев. Вишена и Тарус наблюдали за тропой впереди себя, Славута посматривал в стороны.
Сначала казалось, что никто не приближается – голоса раздавались все так же в отдалении, после говор стих, а звук шагов стал медленно нарастать.
Кто-то шел прямо на убежище-малинник. Тарус неслышно, одними губами, выругался и прошептал:
– Не везет нам эти дни…
Оставалось надеяться, что их не заметят в зарослях и пройдут мимо.
Ждали, казалось, вечность. А потом впереди на тропе показалась знакомая кряжистая фигура Боромира; за ним шел еще кто-то.
– Наши? – изумился Славута. – Как их сюда занесло-то?
Вишена хотел встать и выйти из укрытия, но чародей рукой задержал его, и тогда Вишена вспомнил того упыря, что явился в Андогу в личине Омута.
Боромир – если это был Боромир – приближался. Вишена стал узнавать остальных – Бограда, Богуслава, Тикшу, Роксалана, Пристеня.
Тарус мягко коснулся плеча Вишены и чуть заметно указал на его меч. И тут Вишену прошибло: будь это нечисть в личинах друзей, изумруды непременно зажглись бы, возвещая об опасности, но они мирно поблескивали в полутьме малинника и не было в них огня.
– Боромир! – окликнул Тарус и поднялся.
Люди на тропе вдруг замерли, разом обернулись к нему и обнажили мечи. Все это они проделали быстро и без слов.
Вишена встал рядом с Тарусом и вопросительно уставился на Боромира.
– Вы чего? – вырвалось невольно.
Боромир, взглянув на гарду своего меча, смягчился, а Боград обменялся с Тарусом быстрыми взглядами и облегченно сказал:
– Это они, Боромир. Чисто.
Мечи вернулись в ножны, а встретившиеся побратимы крепко обнялись.
– Почему вы здесь? – спросил Тарус. – Сговорились же в Иштомаре сойтись.
– Не дошли мы до Иштомара, чародей, – ответил невесело Боромир, – в первую же ночь без коней остались.
Славута, Вишена и Тарус быстро переглянулись, настороженные.
– Мы тоже, – протянул чародей. – Как это было?
Боромир горько усмехнулся. Как? Расскажи кому – не поверят, засмеют. Он и сам до сих пор не мог поверить. Кабы не четыре сотни его воинов, видевших то же самое, Боромир решил бы, что умом тронулся.
Едва стемнело и стали на ночлег, едва развели костры и расседлали коней, едва уселись у огня и потянулись к походным сумам…
Дикое громовое ржание вспороло ночную тишь. Кони всполошились, их никак не удавалось успокоить. А потом люди взглянули на небо и попадали на колени, взывая к Перуну и моля о защите.
Вверху, над ними, разметав меж звезд буйную гриву, мчал огромный светящийся конь. И гремел над миром его крик, и вторили ему земные сородичи. А когда вихрем пронесся он над головами, весь табун сорвался с места и поскакал следом. На полпути к горизонту земля ушла у коней из-под копыт и повел их
