— Унижения в этом мире и торжества в том. Это дает великое утешение душе Если бы ты побеседовала с моим священником, ты не испытывала бы тех терзаний, которые сегодня смущают тебя.
Ольга задумалась. Берсень говорил столь убежденно, что спорить с ним было пустым делом.
— Ваше учение допускает ложь?
— Ложь — великий грех…
— Тогда ответь мне, христианин, ты исполнишь клятву мщения, данную нами в детстве? Там, на озерах с кувшинками, где вы называли меня королевой русов?
Берсень вздохнул и горестно покачал головой.
— Я признался в этой клятве своему святому отцу. Он сказал, что нельзя изменять порыву ангельской детской души, но это — великий грех, и, когда клятва будет исполнена, он наложит на меня тяжкое церковное покаяние.
— Не знаю, чему еще тебя научили христиане, но мой вопрос требовал ответа в одно слово: «да» или «нет» Да или нет, мой детский друг Берсень.
— Да, — тихо сказал боярин и опустил голову.
— Я загляну как-нибудь к твоему священнику, — помолчав, сказала Ольга.
— Пусть твой верный дворянин тайно провезет его во дворец, — осторожно посоветовал Берсень. — Не следует дразнить князя Игоря попусту
Беседа не сложилась, и в этом Ольга обвиняла себя. Это ведь она вытянула из Берсеня признание, что он — тайный христианин, поставив и его, и себя в положение ложное и двусмысленное. Да, их боги — суровые и беспощадные судьи на этом свете, но человек вправе выбрать себе бога — на том. Великая княгиня сама для себя признала это право, заглянув в несчастные, прячущиеся глаза друга детства.
А беспокойство не проходило. И Ольга понимала, что беспокойство души не может пройти, пока с этой душою не побеседует кто-то, кто умеет с нею беседовать.
Ключики к душам людским были в руках христианских священников. И это была сила, которую великий князь не мог ни учесть, ни тем более уничтожить.
Правда, славяне поклоняются богам языческим, и открытая поддержка христианской церкви может их отпугнуть, насторожить, даже заставить перейти в лагерь великого князя. Это маловероятно — уж очень князь Игорь насолил славянам, — но это следует иметь в виду. Куда опаснее частые посещения церкви ею, великой княгиней Ольгой Игорь не остановится и перед открытым христианским погромом.
Она рассказала Асмусу о своих колебаниях.
— Что ты мне посоветуешь, мой дворянин?
— Я привезу священника, великая княгиня. Попрошу его явиться без облачения, но беседовать с тобою он должен как представитель христианской церкви.
— Он должен знать, что ему угрожает, если об этом узнает великий князь.
— Мучения за веру Христову открывают двери рая, великая княгиня.
— Это — слабое утешение, — усмехнулась Ольга. — Что значит беседовать со священником для христианина?
— Твоя душа ничего не должна скрывать, моя королева. Только тогда она очистится и утешится. Это и называется исповедью.
— И нельзя стать христианином, не исповедавшись в грехах?
— Невозможно.
«В каких грехах исповедался Берсень? — подумала вдруг княгиня. — В своих или моих?…» И сказала:
— Я согласна.
Исполнительный и проворный в подобных делах Асмус доставил священника, спокойно провел мимо стражи и спрятал в дальних покоях. Там святой отец облачился в соответствующую его сану одежду и только успел помолиться, как вошла княгиня Ольга.
— Приготовь душу свою для очищения от грехов… — торжественно возгласил священник, отвесив глубокий поклон.
Но великая княгиня властно прервала его:
— Это ты приготовь душу свою, чтобы отвечала на мои вопросы, не лукавя.
— Но твой человек сказал, что ты, великая княгиня, жаждешь…
— Я жажду пророчества. И коли уста твои солгут мне, ты познаешь не Божий ад, а мой. И не после смерти, а сегодня, пока жив.
Обмер священник. Залопотал:
— Помилуй, великая княгиня…
— У Бога своего милости проси. Чтобы ниспослал тебе откровение. Помолись ему об этом мгновении.
Священник рухнул на колени.
«Что?… Что она хочет услышать?… Господи, помоги, Господи, не оставь раба Твоего… Ребенка зачала, князь Игорь сказал это… Чего же боится она? Поздних родов своих?… Нет, нет, не родов, не родов… Слухи, слухи, о них говорил Берсень на исповеди… Но, пока носит, слухи ей не страшны. Пока носит, а потом? Потом, когда родит?… Когда родит, оживут слухи. Оживут, оживут, замечутся… А когда мать родила, без нее уже можно обойтись… Господи мой, благодарю Тебя, благодарю!…»
Поднялся с колен, простер руку:
— Господь мой хранит женщину, зачавшую в любви и согласии, — торжественно начал он. — И тебя Он хранит, великая княгиня, и враг людской не волен свершать зло. Но, когда рождается дитя, злые силы кружат вокруг него, а мать, родившая его, уже начинает мешать этим силам.
— И что же мне делать? — хмуро спросила Ольга. — Не рожать?
— Кормить его грудью своею. Знаю, у знатных русинок это не принято, но, если ты сразу же дашь младенцу свою грудь, злые силы отпрянут от него и от тебя. И корми его два года. Два года, никого не допускай к нему, великая княгиня!…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В двух сражениях разгромив ясов, Свенельд оттеснил их в ущелья, разорил равнинные аулы и с богатой добычей вернулся в Киевскую землю. Хазары в благодарность за этот поход с восточной пышностью одели его воинов и оградили от разбойных нападений лихих касогов. И дружина Свенельда была избавлена от мелких утомительных стычек.
В одном поприще от собственно киевских земель его встретил Куря. Поздравил с удачей, припал к плечу, а обнимая, шепнул таинственно:
— В моем шатре тебя ждет вестник от великой княгини. И вести он привез добрые, великий воевода.
В роскошно убранном шатре хана Западной орды Свенельда ждал Асмус. С достоинством поклонившись воеводе, сказал:
— Великая княгиня разрешилась от бремени наследником Киевского Великого княжения.
И замолчал. Свенельд молчал тоже, но не торжество, а тревога сейчас царила в его душе. Куря понял их молчание:
— Прими мои поздравления, великий воевода, и позволь отдать повеление о торжественном пире.
И вышел. А молчание осталось.
— Великий князь Игорь признал наследника, — негромко сказал Асмус.
— Назначил кормилиц? — угрюмо спросил воевода.
— Великая княгиня сама будет кормить княжича, — Асмус с трудом сдержал улыбку.
— Нарушив обычаи знатных русов?
— Она объявила, что сама вырастит богатыря и великого воина, — Асмус все же позволил себе улыбку. — Королева русов мудра, великий воевода.
— И великий князь с нею согласился?
— Он далеко не так мудр, как королева русов, воевода.
— Значит, у нее есть два года безопасности, — Свенельд впервые улыбнулся. — И кажется, мне следует по пути в Киев повидать князя Мала.
